Я услышал, как чужой, незнакомый голос говорит, по-бабьи взвизгивая от ужаса: «Свит плам. Экселент свит плам». Хуй знает, что это значит. Но звучит погано.
А потом до меня дошло, что эту тарабарщину говорю я сам, и голос, выходит, – мой. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно, так страшно, что я сел на пол и заскулил, как побитый пес. Вышло совсем уж жутко, так что я сразу же заткнулся и встал. Выбросил окурок в окно, пошел в коридор, включил свет, обшарил все карманы. В зимней куртке нашел наполовину выпотрошенную папиросу – и больше ничего. Ни табака, ни бумажек, ни тем более «машинки», – как, интересно, она хоть выглядит? В любом случае ничего похожего на «машинку» ни в моих карманах, ни на трюмо не было.
Я вернулся на кухню и раскурил папиросу. От первой затяжки меня чуть не стошнило. «Заболел, – подумал я. – Вот оно что, просто заболел. Отравился. Точно, Людка, кума, вчера горбушу в банке принесла, и я ее почти всю сам сожрал, пока девки картошку жарили, они еще обиделись, что им мало оставил. Ну да, точно, отравился, у меня сейчас, наверное, температура сорок и бред, хорошо хоть, не белая горячка. «Экселент свит плам» – это ж надо такое выдумать».
Я почти успокоился, потому что отравиться – это хреново, но хоть, по крайней мере, все понятно, и тут вспомнил, как выглядит пачка табака «Excellent Sweet Plum». Темно-синяя, с белыми буквами, а уголок красный, тоже с надписью. Вспомнил, что «sweet plum» значит «сладкая слива». Вспомнил, что раньше, несколько лет назад, мне больше нравился «cherry», вишневый, а потом я запал на сливу, и с тех пор… Бля! Какое еще «чери»? Какие «несколько лет»?! Ну, пиздец совсем.
Я чувствовал, что еще немного, и я вспомню все остальное. Понятия не имел, что это будет. Но откуда-то знал, что эти воспоминания камня на камне не оставят от моих представлений о себе. Другими словами, от меня самого. Хрен его знает, что это будет за мужик – тот, другой, которого тошнит от моих папирос. Но точно не я.
– Это же все равно что сдохнуть, – сказал я вслух. Сам себе не поверил, поэтому повторил: – Все равно что сдохнуть. – И так испугался, что заткнулся.
Молчание не пошло мне на пользу – в том смысле, что чужие воспоминания снова принялись шерудить у меня в голове. Я старался их не слушать, не обращать внимания, не верить, отвлекался как мог. Выпил еще компота. Зачем-то покрутил краны, но воды не было, ночью и не положено, в шесть утра пойдет. Тогда я пошел в туалет, зачерпнул немного воды из унитазного бачка и вылил себе на макушку. Все это помогало, но ненадолго. Чужие, назойливые воспоминания возвращались снова и снова, я знал, что мне против них не устоять – без бухла так точно не устоять, а бухла в доме не было ни капли. Все выжрали вчера, так что я попал.