О том, где сейчас сын Чженя, парень расспросить не решился. Но старик, несмотря на напускную суровость, обладал мягким сердцем. Выслушав историю скитаний Дун Ли, он покачал головой и предложил бедолаге переночевать у него в доме, где жил совершенно один. Наутро накормил его кашей и напоил чаем. Посидел, вглядываясь в лицо юноши, думая о чем-то своем. Затем хлопнул себя по коленям и предложил Дун Ли остаться у него — за кров и еду помогать торговать в лавке. Парень с благодарностью упал в ноги своего спасителя. Так и началась его работа в чайном магазинчике. Хозяин не пожалел о своем решении — работник схватывал всё на лету. Быстро стал разбираться в сортах, знал, как следить за хранением товара, правильно взвешивать и заваривать. Спустя некоторое время дядюшка Чжень принялся учить его грамоте. А как-то вечером, довольный успехами помощника, разоткровенничался и рассказал ему, что жена его умерла пятнадцать лет назад, а сын не захотел провести всю жизнь за прилавком. Наслушавшись рассказов приезжих, подался на заработки в Шанхай — сначала портовым грузчиком, затем устроился юнгой на рыболовное судно. И вот уже десять лет от него ни слуху, ни духу. Погиб ли он в шторм, попал ли в руки пиратов или мятежников, подхватил ли какую смертельную болезнь, а может, живет себе припеваючи — старику неизвестно.
За ночь кан успевал остыть почти полностью — высохшие кукурузные початки, которыми мать топила печь, не давали долгого тепла. Уголь семья берегла, ведь еще не настал даже день зимнего солнцестояния. Давно не было таких холодов. Непогода становится заметнее, когда лишаешься достатка, — тогда она проникает в жилище и не дает забыть о себе ни на миг. Во время сна приходится по многу раз просыпаться, поджимать ноги, натягивать одеяло на голову, обхватывать руками грудь или живот и лежать, пытаясь заснуть под свирепое завывание снаружи. Ставни едва держатся на разболтанных петлях, ветер дергает их, старается сделать щели пошире, выдуть из комнаты остатки тепла. Все в доме покрыто нанесенным песком — бледно-желтый слой лежит на изразцовом полу, на мебели, постелях, посуде… Сколько ни убирай, не пройдет и нескольких часов, как снова все заметено, будто снегом.
Орхидея нехотя высунула руку и смахнула со своего одеяла добрую пригоршню песка. Поежившись, села на кровати, подогнув ноги, и натянула на себя покрывало, оставив незакрытым лишь заспанное лицо.
— Лотос! — позвала она, зевая и дрожа. — Сестра!
Орхидее, как старшему ребенку и уже взрослой девушке, мать выделила отдельную комнату, совсем крошечную, с узкой лежанкой, до которой едва доходило тепло. Братья и сестра спали в соседней, все вместе, на широком кане, с которого поутру снималось постельное белье и он превращался в место для игр младших, а на время еды становился обеденным столом.