Я посмотрела ему вслед совершенно спокойно — я-то знала, что ничего, кроме несчастий, перстень ему не принесет. Дверь хлопнула, и я с облегчением провалилась в небытие. Но, как выяснилось позже, ненадолго. Потому что очнулась я оттого, что кто-то тряс меня и хлестал по щекам.
«Что ему еще надо? — подумала я, не открывая глаз. — Ведь перстень он уже получил».
— Маша, Маша! — звал меня знакомый голос. — Да что с тобой?
Нехотя я открыла глаза и увидела перед собой бывшего муженька. Как раз его-то мне и не хватало, давно не виделись. Он еще раз встряхнул меня и бросил, заметив, что я слегка очухалась.
— Что здесь происходит? — Вид у него был какой-то взъерошенный.
Про свой вид я в то время не думала.
— Ты что, отравилась? — продолжал он. — Этот тип тебя усыпил?
И я вспомнила. Ах ты, черт, да ведь он и правда меня отравил. Уже побежали перед глазами предательские красные полосы, но я усилием воли очнулась.
— А ты как здесь? Значит, и правда у тебя есть ключи от моей квартиры?
— Что он здесь делал? — Стас недоуменно оглядывал весь кавардак. — Это вы так развлекались?
— Он забрал перстень, — выговорила я отчетливо, и когда до меня дошел весь смысл сказанного, и у Стаса лицо сделалось осмысленным — еще бы, он-то не мог понять, что Андрей во мне нашел, а теперь все стало ясно, — вот тогда на меня напал жуткий смех. Смеялась я до икоты, и никак не могла остановиться, очевидно, действовал наркотик, который я выпила в вине.
— Ты опоздал, дорогой, — повторяла я сквозь смех, — перстень уже тю-тю… Так и передай своей стерве.
— Тебя надо в больницу. — Он отвернулся.
— Куда еще в больницу? Я там столько времени провела, не знаю, что ли, как желудок промывают?
С помощью Стаса я выпила литра два с половиной воды и последующие полчаса провела в туалете в обнимку с унитазом.
После этого, чувствуя себя опустошенной в буквальном смысле слова, я, опять-таки с помощью Стаса, оказалась на диване. Вот теперь уже действительно не осталось ни сил, ни желаний, ни мыслей. Самое интересное, что промывание желудка было, скорее всего, мерой психологической, потому что, судя по моему состоянию, та гадость, что подсыпал мне Андрей, уже попала в кровь.
— Ладно, — сказала я Стасу на прощание, — будем считать, что ты спас мне жизнь.
Один раз чуть не угробил, один раз спас. То на то и выходит. Но жизнь ребенка я тебе никогда не прощу.
— Какого ребенка? — недоуменно спросил он.
Опять! Он упорно не хотел думать ни про какого ребенка. Был сын Лешка — и все.
Ведь это я девять месяцев носила дочку, слушала, как она толкается, разговаривала с ней ночами. А он и в голову не брал. И раз ребенок не родился, то, как в анекдоте: нет, значит, и не было!