– Да, только будь осторожен. Не дразни его…
Тон, каким сказал эти слова Шадман‑охотник, не сулил нам ничего доброго, И правда, куда нас несет? Разве басмачи выпустят живыми?
Джура заметил мое волнение, но ничего не сказал мне, а ответил Шадману:
– Послов не убивают.
Мы выехали из Шагози, и сразу качался подъем. Мелкий холодный дождь, ветер пронизывает насквозь, вершины гор белые от снега – такой запомнил я дорогу на перевал.
Наконец тропинка повела вниз. И тут навстречу нам выехал всадник, при сабле, за плечом винтовка.
– Кто такие?
– Люди Аппанбая, – ответил Джура.
Басмач не понял.
– Не знаю никакого Аппанбая, но лошадь под товарищем твоим – Ураэа.
– Саидхан дал. Проводи к Худайберды.
Басмач, видно,не знал, начто решиться. Джура заметил его колебания и распорядился властно:
– К земле прирос, да? Чего медлишь? Веди!
Басмач буркнул что‑то себе под нос, но все же повернул лошадь и повел нас вниз. В ущелье дорогу нам преградили еще четверо верховых.
– От Саидхана, – сказал им басмач, и они повели нас дальше, в горы.
Я не понимал, почему Джура назвался человеком Аппанбая, почему объявил, что мы от Саидхана. Что еще за Саидхан? Даже обиделся немного‑
Потом уже Джура сказал мне, что сердцем чуял – связан Саидхан Мухтаров с басмачами. Он рисковал, конечно, называя это имя, но не ошибся. Единственного, кто мог бы рассказать нам правду – Ураза, – Мухтаров убил. Но если не был он врагом, почему расстрелял людей, сдавшихся в плен, почему не подождал нас?
Когда мы поднялись на второй перевал, ветер разогнал тучи, и видно было, что солнце уже клонится к закату.
Вдали, на равнине, поднимались в разных местах струйки белого дыма. Мы начали спуск, и скоро порыв ветра донес до наших ушей звук бубна. Тех четырех конных, что сопровождали нас, сменили уже другие четверо – постарше, возрастом равные Джуре, и снаряжены были побогаче: хромовые сапоги, чапаны из бекасама, у всех английские винтовки.
Проехали еще километра два, и видны сделались шатры, послышались громкие голоса, смех, долетел запах только что закрытого для упарки плова.
Шатров близко стояло с десяток, а сколько за ними, я не мог сосчитать. Два шатра в центре украшены были особо: на одном ярко‑красное полотнище, и поверх наброшено семь‑восемь бархатных паранджей; второй шатер белого войлока, покрыт был с одной стороны красным ковром. А вокруг, на траве, еще ковры, войлочные паласы. Дальше, за шатрами, возле ручья, у большого костра собрались люди. Видны большие и малые котлы, и доносятся оттуда дразнящие запахи. Вокруг котлов, напевая, расхаживают повара, полы узорчатых халатов заткнуты за пояс, а на поясах у кого ножи, а у кого и сабля. Мы среди праздничных приготовлений, видно, не привлекали внимания, лишь один из поваров пригляделся и крикнул: