В самом деле, они ведь были повсеместно, новорожденные кумиры-выдвиженцы, и в науке, и в культуре, и в шахте, и за рычагами трактора. «Когда страна прижжет быть героем, у нас героем становится любой» — и становились, причем часто вполне заслуженно. Но отдельных героев приходилось сначала специально прославлять, а потом утверждать. Именно подобное, вероятнее всего, произошло с Г. Я. Седовым.
Его художественно исполненный в многочисленных книгах облик, несомненно, пришелся по вкусу тем, кто дирижировал становлением героев: человек из народа, которому власти втыкали палки в колеса, отважный патриот державы. Даже надежда на пресловуто-знаменитое «авось», то и дело являвшая себя и в его высказываниях, и в его поступках, не могла не импонировать вождям и народу, так как в ней не без оснований виделись размах, удаль, безоглядная смелость. А в итоге— «безумство храбрых» и, разумеется, гордая смерть Седова, как ничто другое рождавшая ореол вокруг его имени, ибо это была жертва, принесенная на алтарь Отечества.
И все же такая точка зрения кажется по меньшей мере однобокой. Обращаясь к 30-м гг., нужно все время помнить, что они вошли в историю как годы массового, неподдельного, непридуманного энтузиазма, проявлявшегося во всех без исключения сферах жизни страны. Арктика, как мы знаем, по числу энтузиастов занимала всегда самое видное положение. Счастливчиков, уезжавших на дальние зимовки, уходивших в ледовые плавания, улетавших на полюс, провожали под грохот оркестров, Москва встречала героев Заполярья так, как десятилетия спустя — космонавтов. Можно сказать, что в 30-ё гг. шел процесс всевозрастающей любви ко всему арктическому и прежде всего к людям. Советским полярникам.
То, о чем я сейчас рассказываю, нужно принимать лишь как самое первое, робкое приближение к истине. На каждый довод может последовать контрдовод, и не один. Облик Седова многогранен, что естественно для всякой крупной личности, и в любой момент какая-то из граней вдруг покажется самой главной, наиболее яркой. А я, как ни старайся, не в силах стать третейским судьей в этом споре, сохранить полнейшую беспристрастность и даже, если хотите, бесстрастность: Георгий Яковлевич Седов был одним из тех, кто пробудил мой собственный интерес к Арктике, ставший пожизненным.
Мне было семь лет, когда в январе 1940 г. после 812-дневного плена во льдах возвращались на борту ледокольного парохода «Г. Седов» пятнадцать новый Героев Советского Союза, пятнадцать героев-седовцев, как стали их с тех пор называть. Так вот и получилось, что сперва я услышал и запомнил слово «седовцы», а уж потом, гораздо позднее, узнал, что жил когда-то на белом свете человек по фамилии Седов. Мог ли я предположить, что через пятнадцать лет, в навигацию 1955 г., отправлюсь на первую в жизни арктическую зимовку на Новую Землю на борту ледокольного парохода «Г. Седов»?!