– Что-то случилось? – раздался позади Ильясов бас.
Лиля вздрогнула, обернулась – и сообразила, что со всей дури отпихнула стул, когда вставала. Вот он и упал.
А Ильяс, оказывается, был дома… давно? Как-то она не заметила, когда он вернулся. Вроде ж сегодня открылась выставка, разве не положено такие мероприятия праздновать допоздна? И спиртным от него не пахнет.
– А, ничего. – Лиля принужденно улыбнулась и потерла виски. – Кажется, я засиделась за книгой.
Оглядев сначала девственно-чистую плиту, затем открытый фолиант, чашку из-под кофе и упавший стул, Ильяс усмехнулся и притянул Лилю к себе. Тут же стало тепло, уютно и совсем-совсем все равно, что там писал замшелый профессор, и еще очень захотелось кушать и на ручки. Так захотелось, что в животе забурчало.
– И про обед с ужином забыла. – Ильяс помассировал ей затекшую шею, чмокнул в нос. – Надевай джинсы и куртку, поедем проветриться. Заодно что-нибудь поймаем и съедим.
Проветривались они половину ночи – по Воробьевым, по Кольцу, по пустой и сияющей цветными огнями Москве. Разумеется, с фотоаппаратом. Совершенно неожиданно Лиля обнаружила, что ей нравится – и сниматься, и носиться сломя голову на мотоцикле, и смеяться вместе с Ильясом над всякой ерундой, просто потому, что хорошо. И никаких посторонних мыслей, никакого сумасшествия, никаких чертовых фейри! Все просто и понятно!
Просто и понятно было долго, целых два дня. Ильяс не отпускал ее от себя ни на минуту, сводил на «Хобби-та» – и весь фильм они наперебой комментировали, оборжали все, что только на язык попалось…
«Надо же, – возвращаясь домой после фильма и танцев в каком-то клубе, подумала Лиля, – а ведь с ним я совсем другая. Свободная, наверное. Не боюсь показаться невоспитанной или смешной. Видела бы меня сейчас Инна Юрьевна – не узнала бы».
А на третий день, то есть вечер, когда Ильяс убеждал Лилю не бояться и влезть на перила над развязкой Яро-славка – МКАД, позвонила Настасья:
– Приезжай ко мне, Лиль. Надо.
Что надо, зачем надо, Настасья не сказала, но, судя по голосу, надо было срочно.
Видимо, у Лили самой стало такое лицо, что Ильяс все понял, убрал камеру и по собственному почину отвез ее на Молодежную, прямо к Настасьиному подъезду.
– Завтра к вечеру заеду, Капелька моя, надо будет раньше – позвони.