Кейт проявила к этому его высказыванию должный интерес, но ничуть не встревожилась; и, словно платя той же монетой за его мягкий цинизм, после секундного молчания ответила:
– Я понимаю, понимаю… Какой же выгодной сделкой она, должно быть, меня считает! Я это сознавала, но ты смог углубить это впечатление.
– Думаю, ты не ошибешься, – ответил ей Деншер, – если позволишь ему проникнуть как можно глубже.
Он и в самом деле предоставил ей массу материала, ее порадовавшего – Кейт без колебаний показала ему, что это так.
– То, что она согласилась тебя слушать и тебе отвечать, что храбро пригласила тебя приходить к нам в дом, как ты говоришь – это ведь просто колоссальная идея, ты же понимаешь, достойная всех ее других крупных дел, какие – насколько я знаю других людей – выделяют ее из общего ряда.
– О, она великолепна, – согласился Деншер, – по своим масштабам она просто достойна колесницы Джаггернаута – этот образ пришел мне вчера в голову, пока я ждал твою тетушку в гостиной на Ланкастер-Гейт. Вещи в вашей гостиной походят на фигуры странных идолов, режущих глаз своим мистическим уродством, от которого у человека уши могут встать дыбом.
– Да, правда, – не стала возражать Кейт, и у них состоялась одна из тех глубоких и свободных бесед об этой замечательной даме, где все ноты, кроме доверительной, прозвучали бы для них фальшиво. Были там и сложности, были и вопросы, но духовное единение этих двоих оказалось сильнее всего остального. Кейт какое-то время не произносила ни слова в опровержение «великодушной» дипломатичности тетушки Мод, и они так и оставили эту проблему, как оставили бы любой другой прекрасный материал для монумента в честь тетушкиных способностей. Однако, продолжал свое повествование Деншер, ему пришлось встретить лицом к лицу колесницу Джаггернаута и в другой связи; он ничего не опустил в отчете о своем визите, и менее всего то, как тетушка Мод в конце концов откровенно – хотя и в результате искусного давления – осудила тот тип людей, к которому он принадлежит, отсутствие у него должных ориентиров, его инциденты с иностранцами, его странную биографию. Она заявила ему, что он всего лишь наполовину британец, – «от чего я бы ужасно расстроился, – признался он Кейт, – если бы сам не допускал такой мысли».
– Видишь ли, мне и в самом деле было любопытно, – объяснил он, – выведать у нее, каким странным созданием, какой социальной аномалией, в свете принятых ею норм, выглядит человек, получивший такое образование, как у меня.
Какое-то время Кейт ничего не говорила. Потом спросила: