— Великолепно! — Женщина отдернула занавеску и посмотрела на себя в зеркало, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. — Просто сказка! — Она встала на цыпочки. — Мне нравится, как оно пенится и сверкает, — улыбнулась она мне. — Я возьму его!
При мысли о Кэти у меня упало сердце. Я вспомнила, как она фотографировала платье и как очаровательно в нем выглядела — гораздо лучше, чем эта женщина, староватая для него и недостаточно стройная: у нее были полные белые плечи и пухлые руки.
Покупательница повернулась к своей подруге:
— Правда, оно прекрасно, Сью?
Сью, высокая и костлявая, задумчиво пожевала нижнюю губу.
— Ну… если честно, Джилл, дорогая, у тебя для него слишком бледная кожа, и оно тебе узко в лифе — посмотри, сзади ты кажешься толстой… — Она развернула подругу спиной к зеркалу, и Джилл увидела полдюйма жира, выпиравшего, словно тесто, поверх платья.
Сью склонила голову набок.
— Ты словно пудинг — замороженный лимон с шербетом, выступающим из него…
— Да? — опечалилась Джилл.
— Да, ты похожа на такой пудинг.
Я задержала дыхание в ожидании реакции покупательницы. Она еще раз оглядела себя и медленно кивнула:
— Ты права, Сью. Жестоко, но справедливо.
— А зачем же тогда нужны лучшие подруги? — мило заметила Сью и улыбнулась мне извиняющейся улыбкой. — Простите, я помешала покупке.
— Все хорошо, — довольно ответила я. — Такое платье должно сидеть идеально, верно? В любом случае у нас скоро появятся другие модели, и, возможно, одна из них вам подойдет. Приходите на следующей неделе.
— Обязательно придем.
Когда женщины ушли, я отложила желтое платье, прикрепив к нему записку «Кэти», — мои нервы не выдержат еще одной примерки. На его место повесила землянично-розовое шелковое платье от Ланвин Кастилло середины пятидесятых.
Я закрыла магазин в половине шестого и поспешила домой принять душ и переодеться, прежде чем отправиться в Айлингтон на встречу с Майлзом. Я почти бежала по Альмейда-стрит, когда увидела Майлза. Он стоял у входа в театр и вглядывался в толпу. Заметив меня, он поднял руку.
— Прости, я опоздала, — запыхавшись, сказала я. — Это второй звонок?
— Нет, уже третий. — Он поцеловал меня. — Я беспокоился, что ты не придешь.
Я взяла его под руку.
— Ну куда бы я делась? — Тревога Майлза показалась мне трогательной, и я пыталась понять ее причину — может, она объяснялась разницей в четырнадцать лет, или это свойственная ему неуверенность в подобных случаях, независимая от возраста?
— Хорошая пьеса, — одобрил он через час, когда в зале зажегся свет, возвещая об антракте. Мы встали. — Я видел ее прежде — много лет назад, в Национальном театре. Кажется, это было в девяносто первом году.