Глаза миссис Белл снова обратились к окну.
— Время шло, мы изо всех сил игнорировали войну и радовались, что живем в южной «свободной» зоне. Но однажды утром — в конце июня сорок второго года — я застала Моник очень расстроенной. Оказалось, она получила письмо от Мириам, где та писала, что, как и все евреи в зоне оккупации, должна теперь носить желтую шестиконечную звезду, которую ей пришлось пришить к левой стороне жакета. В центре было одно только слово — «Juive»[12]. — Миссис Белл поправила лежавшее на коленях пальто, продолжая его поглаживать. — С этого времени я стала интересоваться войной. По ночам сидела под дверью комнаты родителей — они тайком слушали передачи из Лондона по Би-би-си. Как и многие другие, отец купил наш первый радиоприемник именно для этой цели. Помню, когда звучали сводки событий, папа издавал восклицания, полные отвращения или отчаяния. Из одной передачи я узнала, что для евреев в обеих зонах теперь существуют специальные законы. Им запрещалось служить в армии, занимать важные правительственные должности и покупать недвижимость. Они должны были соблюдать комендантский час, а в Париже ездить только в последнем вагоне метро.
На следующий день я спросила маму, почему такое происходит, но она ответила лишь, что мы живем в трудное время и мне лучше не думать об этой кошмарной войне, которая скоро кончится — grace à Dieu[13].
Поэтому мы пытались жить «нормальной» жизнью. Но в ноябре сорок второго все изменилось. Двенадцатого ноября мой отец прибежал домой раньше обычного и сказал, что видел двух немецких солдат с автоматами, прикрепленными к мотоциклам, которые стояли на главной дороге, ведущей от нашей деревни к центру города.
На следующее утро, как и многие другие, мои родители, брат и я пошли в Авиньон и с ужасом увидели немцев рядом с их блестящими черными «ситроенами», припаркованными рядами у Папского дворца. Немецкие вояки стояли у ратуши и разъезжали по улицам в бронированных автомобилях в шлемах и защитных очках. Нам, детям, они казались смешными инопланетянами — и я помню, как мои родители сердились на нас с Марселем, когда мы показывали на них пальцами. Они велели нам не замечать их, словно их тут нет. И добавили, что если так поступят все жители Авиньона, то немецкое присутствие нас не затронет. Но мы с Марселем знали: это всего лишь бравада, «свободной» зоны больше не существует, и теперь все мы sous la botte[14].
Миссис Белл помолчала.
— С тех пор Моник отдалилась от меня и стала осторожной. Каждый день после школы сразу направлялась домой. Она больше не играла со мной по воскресеньям, и меня не приглашали к ним в гости. Я обижалась, но когда попробовала поговорить с ней, она просто сказала, что у нее теперь меньше свободного времени, поскольку надо помогать маме по дому.