Вернемся к нынешней ночи. Поздний ужин… Даже это светлое, душевное событие не может нейтрализовать ущерб, который наносит наряд по столовой здоровью и психике курсанта КВАПУ. Как медленно ни ешь, все равно наешься. Даже хлеб с маслом и посыпанным сверху мокрым сахаром может опротиветь! Даже картофан с сальцом!
– Все! Пошли чистить!
– Эх, Калина! Хоть бы приятного аппетита сказал!
– Разговорчики, Сладков!
И опять эта мокрая овощерезка. Я выбираю нож поострей (это практически невозможно), опускаю свой худой зад на перевернутое ведро и начинаю вить гирлянды из картофельной кожуры. Уже не до Банкова. Молчим. Думаем о своем. Час, два, три…
– А может, ну его на… Утром дочистим!
У Калиничева начинается приступ. Он кипятится, краснеет:
– Прекратите эти разговоры!!! Чистим! Утром закладка в котлы!
Картошку варить будут!!!
Когда грязный бетонный пол покрывается горами кожуры, когда беленькая картошка заполняет все ванны – все. Мы медленно, как после забоя, выбираемся из столовой. Воздух скрипит. Мороз – минус сорок. Бредем кучей в казарму. Расхлябанно, без ремней. От нас валит вонючий пар. Самовар пробует навести порядок:
– Что вы идете, как стадо! А ну взяли ногу!
– Пошел ты…
– Сладков, ты что!!!
– Вова, даже ругаться с тобой – сил нету.
– Ну закончится наряд!
– И че?
– Да ниче!
Калиничев машет рукой, закуривает и бредет вместе со всеми, пристраиваясь в арьергард. Пять утра. На сон остается час. Нас растолкают еще до подъема и отправят обратно на кухню. Каторга. Курсантская каторга.
* * *
– Эй, минуса!!! А ну шевели поршнями!!! Кашу давай!!!
«Минуса» – это нам. Мечемся по варочному цеху, как сгорбленные пластмассовые фигурки в настольной игре «Хоккей». Подскакиваем к огромным котлам, старые бабки-поварихи ковшами ляпают вязкой кашей в подставляемые нами бачки. Мы бегом (пол жирный, главное не упасть) переносим их к окошку раздачи. Там, с обратной стороны стены, галдят озверевшие сервировщики со всего училища. У них там свой спорт, свая давка!
– Эй! Наряд! А где еще один бачок третьей роты?
– Земляк, чай давай! Вон мои чайники! Десятая рота!
– А ну принимай бачки первой роты!!! Бери, я сказал!!!
– Готово! Чайник, еще один чайник свой возьми!!! Десятая!!! Вот, последний…
Все, вроде выдали… Калиничев снимает с головы абсолютно мокрую пилотку, вытирает рукавом пот со лба.
– Слон! Закрывай раздачу!!!
Руки не слушаются. Шлямкая по полу разбухшими от влаги юфтевыми сапогами, как убитый годами старик, бреду к окошку. Вывешиваюсь на ту сторону. С грохотом притягиваю к себе и соединяю железные ставни. Гулко стучит щеколда. Теперь мы отсоединены от сумасшедшего дома. Клим громко выдыхает, как после финиша на дистанции километр: