— В Смольном, — сказала девушка.
— У большевиков? — удивился Казанков.
Девушка улыбнулась.
— В институте благородных девиц, прапорщик.
Двор Ефима Субботы, превращенный в партизанский лагерь, был забит телегами, лошадьми, боеприпасами, сложенными под рогожей. У амбара на старой бочке сидел молодой человек в гимнастерке, туго перетянутой ремнями с деревянной кобурой у пояса, и разглядывал бумагу, переданную ему Арсеном.
— Ничего этого у меня, товарищ, нету. — Он вернул бумагу Арсену. — Ничего!
Смелков хмуро поглядел на Арсена. Арсен улыбался.
— Ничего?! Ай-ай-ай. Неужели же мы ради этого «ничего» отмахали с вами, Аркадий Николаевич, пять тысяч верст?
Смелков пожал плечами и отвернулся.
— Мне не до шуток, товарищ Арсен! — произнес он с раздражением.
— А я не шучу. Это товарищ Федякин шутит.
— Рад бы помочь. — Федякин развел руками. — Нечем.
Арсен растопырил пальцы и показал Федякину.
— Это что? Не понимаю, — спросил Федякин.
— Пять, — сказал Арсен.
— Что пять?
— Пять лошадей. Всего пять!
— Нет лошадей, самим не хватает.
— Понял. А у белых лошади есть?
— Ну?
— Отобьешь. Ясно?
— Ну ладно, будут лошади.
— Лошадей отобьешь для себя! А нам отдашь своих.
Федякин рассмеялся.
— Ну вот и договорились, — широко улыбнулся Арсен и протянул Федякину руку.
— Держи пять!
Федякин покачал головой, засмеялся.
— Нам нужен еще проводник, — сказал Смелков.
— Вот именно, нужен человек, который знает тайгу как свои, — Арсен снова растопырил ладонь, — как свои пять пальцев.
— У меня каждый человек на счету. Ищите сами. Проводника у белых не отобьешь. А мука… Муку у Субботы возьмете.
Суббота, все время маячивший невдалеке, услышал последние слова Федякина.
— Однако!.. — покачал он головой. — А где же ее взять? Белые все побрали.
— Не хитри, Ефим. Найдешь, — сказал Федякин.
— Апосля с голоду помирай, — недовольно пробормотал Суббота и отошел в сторону.
Арсен удовлетворенно подмигнул Смелкову.
Светало. На опушке леса, невдалеке от проселка, петлявшего среди лежащих в утренней дымке холмов, располагался партизанский дозор. Стояла запряженная телега, рядом паслась Митькина лошадь. В телеге спал, придерживая винтовку, щупленький мужичок с клочковатой седенькой бородкой. Прямо над ним на высоком дубе среди ветвей был устроен настил. Серега Худяков, паренек лет тринадцати, вглядывался в даль. Внезапно он толкнул задремавшего Митьку.
— Митька! Мотри! — Он показал на едва заметный в тумане силуэт всадника.
Митька встрепенулся, сон сразу пропал. Он увидел всадника, который остановился у копны с прошлогодним сеном и спешился. Митька спрыгнул на землю, схватил с телеги винтовку и вскочил в седло.