— Миллион, — вступил в разговор Мохов. — В Лондоне живет миллион мусульман. А вообще в этой стране ислам исповедует каждый шестой подданный.
— Ребята, я много общался с мусульманами, — возразил я. — Они не все поголовно стремятся уничтожать неверных или мечтают разорвать себя на конфетти, чтобы унести кого-нибудь с собой на тот свет.
— Но все ходят в мечеть и сдают деньги на благотворительные цели, — весомо, с подниманием вверх указательного пальца, уточнил Лешка. — А благо для многих — именно то, о чем ты сказал. Вы, друг мой, пойдите послушайте, что здесь проповедуют в мечетях.
Это он мне же сказал: ему нравится быть со мной то на «ты», то на «вы».
— Я не говорю по-арабски, — возразил я. Что правда: с парой десятков слов и выражений разговор не выстроишь.
— Тогда слушай, что тебе говорят по-русски, — с мягкой улыбкой хлопнул меня по спине Кудинов. Мы с ним друг по другу скучаем, а сейчас даже еще не выпили, не говоря уже о том, чтобы напиться, как это у нас принято. — Кроме тебя и твоих интеллигентных друзей, включая нас с Володей, есть еще окружающий мир. С пониманием которого у тебя, похоже, нелады.
Я так же, дружески, двинул Лешку по плечу.
— Я прекрасно подхожу к окружающему миру. Мы в равной степени несовершенны.
Мохов с интересом смотрел на нас — не привык к нашему стилю общения. Цепкие такие глаза, так и ходят чуть исподлобья влево-вправо. А мы говорили на родном для всех нас языке, не опасаясь прослушки. Этот Черный Лес совсем рядом с Хитроу — не на глиссаде, где вообще невозможно было бы говорить, но в месте, где часть самолетов совершала вираж перед посадкой. Шума хватало.
— Все равно, — продолжал я, дождавшись, пока над нами не исчезнет очередное серебристое брюхо. — Почему не вербовать где-нибудь в Афганистане или в Пакистане? Кто там будет возражать? Да и проблемы у людей в этих странах другие, чем посадить или не посадить ясколку в альпийскую горку?
— Чего? — не понял Мохов. У меня в рифму получилось, может, он решил, что это поговорка.
— Ясколка — это растение такое, с белыми цветочками, — пояснил я. — Я ее этой весной сажал у своей тещи. Поверх всей каменной кладки. Цветет красиво, хотя и недолго.
Лешка, разумеется, про ясколку тоже не знал, но невежество свое проявлять не захотел. Решил, наоборот, сразить меня эрудицией:
— Существуют, друг мой, освященные временем британские традиции. Вы забыли, наверное, кто только здесь революцию не готовил? И Герцен. И Маркс с Энгельсом.
Действительно, вспомнил я, в XIX веке, когда прекраснодушные философы, плохо разбирающиеся в жизненных реальностях, планировали из Лондона светлое будущее человечества, бытовало такое мнение, что Англия поддерживает все революции, кроме своей собственной.