– Вот, гляди.
Офицер, конечно, ее слов не понял, но увидел, к кому они обращены. Перед старой кибиткой сидел взлохмаченный сгорбленный старик. Его маленькие колючие глазки остро впились в Заряжнева.
– Еще один? – хриплым голосом осведомился горбун. Во рту его, который давно должен был быть беззубым, неожиданно блеснул ровный ряд белых зубов.
– Да, – откликнулась Мари и уже по-русски обратилась к офицеру: – Это мой дядя. Они с тетушкой воспитали нас с сестрами. Только вот теперь он остался один…
– Один, один, – на ломаном русском языке прокаркал старик. – Не поднимется моя женушка… Злые, злые люди пришли с серебряными топорами, с крестами, с деревянными кольями…
– Не печальтесь так, дядя, – снова по-венгерски успокоила Мари, – мы не вернемся туда, где те злые люди. Да ведь уже и нет многих из них… А нас все больше.
– Да, больше, больше, – осклабился старик. – Ты становишься сильнее, Марица. Не тратишь время на обольщения, как прежде, притянешь – так не отпустишь. Жаль, твоя сестра пока не умеет так. А уж младшенькая-то и вовсе… – Он не договорил, только недовольно поморщился.
– Да, время тратить ни к чему, – кивнула Мари. – И сейчас – тоже. Нам сегодня еще на сцену.
Офицера поразило, как отвратительный горбун мог быть воспитателем Мари и ее сестер. Он уже почти сказал об этом вслух, но опомнился: ведь такие слова оскорбят ее!
Оглянувшись, Заряжнев увидел, как с разных сторон приближаются Александра, Шарлотт и Нерящев.
– Мари, а что здесь делают… они все?
Ответа не последовало. Старик тоже поднялся с места и пошел прямиком к офицеру. Но оказалось вдруг, что это уже и не старик, а человек совсем молодой, огромного роста и силы. Исчезли лохмотья, вместо них появился щегольской, но очень уж старомодный костюм. И таким странным было лицо этого человека… Бледное, с тонкими чертами, будто и красивое, но хищное не по-человечески. Черные как смоль волосы сменили недавние седые космы. А вот взгляд остался все тот же – острый. Глаза не просто блестят – светятся изнутри. Все ближе… ближе…
И тут Мари опять стала смеяться. Она смеялась, смеялась, и безумный хохот летел к небу, низко нависшему над площадью свинцовыми тучами.
Сережу искали до позднего вечера, помогали и друзья семейства Зорницких, и прислуга. Софья Михайловна и Натали крепились до последнего, но, когда наконец Сережа нашелся, рыданий сдержать уже не могли. Отыскали его в парке у цирковой площади, в полуобморочном состоянии, бормочущего в бреду про какие-то белые занавески и про грозу. Вызвали доктора. Тот заключил, что с мальчиком от перемены климата приключилась лихорадка, прописал холодные примочки на лоб и полный покой.