К Юрше подошел Неждан и стал потихоньку объяснять, кто есть кто. Похожий на лешего, оказывается, был главный противник Гурьяна — первый атаман Дикого Поля, так сказать, местный хозяин. Бояричами вырядились атаманы ярославских, новгородских и подмосковных лесов. Те, что татарского обличия, — из Рязанских и Поволжских земель.
Неждан о всех рассказать не успел. На бугор вышел Гурьян, все затихли. К нему подошли и встали рядом его ближайшие помощники.
Гурьян поклонился на три стороны:
— Братья — товарищи-атаманы! Призвал я вас не в урочное время, еще год осталось мне атаманить. Но дело не терпит. Для начала хочу спросить вас, атаманы: верите ли мне во всем или нет? Люб ли я вам или не люб?
Тишина была ответом. Потом кто-то спросил:
— Чего вопрошаешь? Надоело кудеярить?
— Нет, не надоело. Премного благодарен вам за доверие. Но у меня к вам великое дело, и требуется, чтобы вы верили мне. Говорите, братья, кому не люб.
Собрание загалдело. Одни кричали: «Люб! Люб!» Другие: «Чего туман напускаешь? Говори». Но послышались и крики: «Не люб!», «Убрать надо!»
Гурьян выждал некоторое время и поднял над толпой руки:
— Тише, товарищи-атаманы! Тише! Пусть скажет тот, кому не люб.
На поляну вышел тот самый, похожий на лешего. Поклонился на три стороны и загремел:
— Братья-товарищи! Нам не люб Гурьян. Сговорившись с царевым боярином, послал тысячу наших людей под Казань. Видать, много отвалил ему боярин золота! Послать-то послал, а сколько назад вернулось? Трех сотен не наберешь, и половина из них калеки. И опять же прибытку принесли — Зайцевы слезы! Не надобен нам такой старшой атаман. Кончил я. — Поклонился и ушел на свое место.
Вспыхнувший гвалт Гурьян погасил быстро:
— Отвечаю. Никого насильно не посылал, шли по доброй воле. Верно, многие не вернулись. Какие побиты, какие на Волге осели вместе с Васькой. Вон, которые с Волги, подтвердить могут — многие из здешних к ним пристали. — В группе волжан раздался одобрительный гул. — И все это тебе хорошо известно, атаман Мизгирь! Но ты без стыда на меня клепаешь, будто я за людей деньги с боярина взял. Жизнью клянусь всенародно, поклеп это! Не будь я старшим атаманов, на Божий суд вызвал бы Мизгиря. Ну, кому еще не люб?
Выходили еще трое. Один сказал, что девку, взятую с боя, Гурьян отбил. Другой вспомнил — в дележе добычи обидел. Гурьян обстоятельно объяснил: девку взял не себе, у нее жених объявился из ватажников, ему отдал. Что обделил иных ребят, то верно — больше других давал тем, кто живота не жалел в набеге. Недовольные же в кустах сидели, а требуют наравне.