Лайла всхлипнула.
— Что ты почувствовала, когда поняла, что она жива? — осторожно спросила Фальк.
— Я оплакивала ее, когда узнала, что она погибла. Верь мне, это правда. Хотя я скорее оплакивала ту дочь, которой у меня никогда не было.
Ковальская взглянула в глаза Эрике, сделала глубокий вдох и продолжила:
— Но моя скорбь стала еще больше, когда я поняла, что она жива и убила мою мать. Единственное, о чем я могла молиться, — чтобы она не отняла у меня еще и Петера.
— Ты знаешь, где она?
Лайла энергично покачала головой:
— Нет. Для меня она — всего лишь злая тень, которая крадется где-то там, снаружи.
Но тут ее глаза сузились.
— А ты знаешь? — спросила она посетительницу.
— Я не знаю, но у меня есть кое-какие подозрения. — Эрика разложила открытки на столе оборотной стороной вверх. — Вот, смотри. Все открытки отправлены между тем местом, где пропала одна из девушек, и Фьельбакой. Я обнаружила это, поскольку нанесла все точки на карту.
Ковальская посмотрела на открытки и кивнула:
— Хорошо, но что все это означает?
Писательница поняла, что начала не с того конца.
— Так вот, полиция недавно выяснила, что в тот день, когда девушки были похищены, в той местности, где они пропали, проходили соревнования по конному спорту, — стала рассказывать она. — Поскольку Виктория пропала по дороге домой из конюшни Марты и Юнаса, они с самого начала фигурировали в материалах следствия. Когда оказалось, что соревнования — общий знаменатель, да я еще обратила внимание на почтовые штампы, у меня возник вопрос…
— Какой? — едва дыша, произнесла Лайла.
— Обязательно расскажу, но прежде я хочу услышать, что же произошло в тот день, когда был убит Владек.
Поначалу в комнате повисла долгая пауза. А потом заключенная начала свой рассказ.
* * *
Фьельбака, 1975 год
Это был самый обычный день — такой же, как все остальные, мрачный и исполненный безнадежности. Перед этим Лайла провела очередную бессонную ночь, когда минуты медленно и вязко тянулись одна за другой.
Девочка провела ночь в подвале. Грусть Ковальской из-за необходимости запирать ее там улеглась. Все мысли о том, что надо защищать ее, что это долг матери — защищать своего ребенка, сменились облегчением от того, что не надо каждую секунду бояться. Тот, кого Лайла должна защитить, — это Петер.
О своих собственных ранах она уже давно не печалилась. С ней Девочка пусть делает что хочет. Но мрачное торжество в ее глазах, когда ей удавалось причинить кому-то боль, пугало — его невозможно было не замечать. Несколько раз в припадке ярости она наносила травмы Петеру. Он не понимал, как защититься от нее, и один раз она вывихнула ему руку. Кричащий, напуганный, мальчик прижимал руку к телу, и мать вынуждена была поехать с ним в больницу. А на следующее утро она обнаружила под его кроватью ножи.