Шон отнес Люси на кровать, лег рядом с ней и укрыл ее одеялом. Он протянул руку и выключил свет, а затем обнял Люси, в надежде что в этот раз она заснет без сновидений. Его сердце всё еще бешено билось.
– Прости меня, – прошептал Шон.
Он обнял ее, и она уткнулась лицом ему в шею. Роган снова поцеловал ее в лоб.
– Когда вернулись твои кошмары? – тихо спросил он.
Кинкейд молчала, и Шон решил, что она не хочет отвечать.
– Люси?
– У меня очень долго не было кошмаров… но в последние две недели они вернулись… – Ее голос задрожал.
Шон едва удержался, чтобы не выругаться. Пять недель назад Люси снова пришлось столкнуться со своим прошлым – человек, который ее изнасиловал, был найден застреленным всего в пяти милях от ее дома. Как мог Шон не заметить, что Люси страдала?
– Это происходит не каждую ночь, – пояснила она.
Шон поцеловал Люси в лоб. Она прижалась к нему. Ее ступни были холодными, и Шон обхватил их своими лодыжками, чтобы согреть.
Ему хотелось засыпать с нею каждую ночь. Хотелось защищать ее от опасностей – как реальных, так и тех, что приходят из мира снов. Хотелось прижимать ее к себе, любить, слушать, как она дышит во сне. Хотелось, чтобы она смеялась каждый день. Показать ей, как сильно он ее любит. И не хотелось возвращаться в Вашингтон, так как он знал, что тогда они снова будут жить раздельно.
– Иногда, – зашептала Люси, – я чувствую себя пустой внутри. Как будто у меня ничего не осталось и я одна.
– Милая моя, не нужно. – Шон нашел ее губы в темноте и поцеловал их. – Ты никогда больше не будешь одна. Я с тобой. – Он снова поцеловал ее. – Я люблю тебя, Люси. И я никуда не уйду. Я люблю тебя.
Люси попыталась сказать Шону, что тоже любит его. У нее перехватило дыхание. Она не могла выразить свои чувства словами. Ей хотелось, но страх останавливал ее. Страх потерять Шона, потерять себя. Боязнь того, что она никогда не сможет быть нормальной, независимо от того, как хорошо будет притворяться, что с нею всё в порядке. Люси отчаянно хотела любить Шона, быть с ним, забыть обо всем и обо всех, забыть боль и мучения, столь сильные, что даже мысль о них причиняла нестерпимые страдания. Она не хотела, чтобы Шон нес ее бремя. Это было бы нечестно по отношению к нему.
Кинкейд чувствовала, будто ходит по краю бездны. Ее напускная холодность была лишь маской, щитом против боли, а также плотиной, которая сдерживала бурлящие в ней эмоции. Иной раз Люси чувствовала себя совершенно пустой, неспособной чувствовать, любить или ненавидеть. Часто ненависть, злость и жалость к себе, копившиеся в ней, грозились вырваться наружу. В такие моменты ей хотелось кричать. Как она могла развить в себе способность любить кого-то и верить в светлое будущее, если даже не знала, осталась ли в ней хоть капля любви?