– Это потому, что он выбрал своим иштвой Шиву? – робко спросил Мохан.
Аджит кивнул.
– Шиву и Кали. Ты разочарован?
– Нет. – Принц тряхнул головой, словно сбрасывая с себя мысли. – После всего, что мальчику пришлось пережить, я не ожидал от него ничего другого.
– Раджа уже дал свое согласие, – продолжал Аджит. – Теперь я хочу испросить благословения у тебя.
Мохан рассмеялся.
– Это совсем не обязательно. Но, если ты настаиваешь, я охотно дам тебе его. Ты станешь ему хорошим учителем, Аджит, – чуть слышно добавил он.
Аджит покачал головой.
– Я всего лишь укажу мальчику дорогу, а уж идти придется ему одному, – скромно поправил он. – В Радживе много от настоящего раджпута. – На мгновение Аджит задумался, глядя на пустую пиалу, и уже шепотом добавил: – Пожалуй, слишком много.
Мохану Тайиду было нелегко расстаться с племянником, но он понимал, что пришло время отпустить Яна и дать ему возможность идти своей дорогой, а самому придерживаться своей. Принца воспитывали как воина, но священные тексты всегда занимали его больше, чем битвы и оружие. Имей Мохан выбор, он предпочел бы, пожалуй, посвятить жизнь прославлению Бога и стал бы садху – аскетом. Как младший сын раджи, он пользовался куда большей свободой от налагаемых кастой обязательств, чем его старшие братья или Ситара. Так, в свое время ему удалось отделаться от навязаной отцом невесты. Но своей семьи Мохан так и не создал, поэтому ему и приходилось, словно юнцу, постоянно бороться с искушениями плоти. Так он приучил себя к многочасовым медитациям.
Иногда, заметив в зеркале очередной седой волос или просто из желания отдохнуть от письма и чтения, принц садился на лошадь и выезжал в степь. Во время прогулок верхом он имел обыкновение размышлять о жизни и часто задавался одним вопросом: почему ни до, ни после Уинстона Невилла английское правительство не посылало в Сурья-Махал своих дипломатов? С другой стороны, думая над законами кармы и дхармы и пытаясь проникнуть в замысел хранителя мироздания Вишну, Мохан Тайид все больше убеждался, что главной задачей его жизни было защитить Ситару. Два раза удавалось ей избежать, казалось бы, неминуемой смерти, на третий раз она погибла. Но Мохан Тайид спас ее сына. Поэтому, делал он вывод, изначально его судьба связана с Яном. А значит, долг Мохана – служить своему племяннику, такова воля Вишну и Кришны. Поняв, что все, что пережила его семья, было предначертано свыше и является частью великого божественного плана, Мохан перестал роптать.
Два года они не виделись с Яном. Все это время племянник изредка писал Мохану о впечатлениях своего путешествия, никогда не углубляясь в свои личные переживания. Письма Аджита Джай Чанда были куда обстоятельнее. Он сообщал, как Ян перед каменной статуей трехголового Шивы в храме Гхарипури посвятил свою жизнь богам; излагал подробности их путешествия в Гималаи, обитель Шивы, где Ян, согласно обычаю, постился на четырнадцатый день месяца макха, а потом всю ночь молился и принес в жертву каменному лингаму – фаллическому символу Шивы – цветы и плоды дерева маргоза, чтобы заслужить тем самым благосклонность богов и обеспечить себе место в раю на горе Кайлаш.