Родион Мефодиевич тоже радовался: все-таки есть что-то в этом парне, если он без особых способностей, избалованный мамашей, прорвался в институт. Тут дело чистое — конкурс, не подкопаешься.
— Ну что ж, постарею — станешь меня лечить! — сказал он Евгению. — Идет?
К Устименкам Степанов пришел в штатском, и только по его багрово загоревшему лицу и по валкой, пружинистой походке можно было понять, что он моряк. Варвару Родион Мефодиевнч ни на минуту не отпускал от себя, так же как и Володю. Выпив стопку водки, аппетитно кряхтел и говорил:
— Выпьем, братцы, выпьем тут, на том свете не дадут, а уж если там дадут, то выпьем там и выпьем тут…
Погодя пришел дед Мефодий — благостный, из бани, в жилетке, из-под которой была выпущена шелковая рубашка.
— Садись, корень всему нашему роду! — сказал Родион Мефодиевич. — И радуйся, дожил: внук у тебя студент-медик, Володька тож! За это кубок большого орла!
— В землемеры оно бы лучше! — заявил дед.
У него обо всем было свое мнение.
— Без мундира-то чего? — спросил он сына. — В больших чинах, так и надобно носить, чтобы люди видели. Я с японской пришел, долго погоны не снимал — все-таки уважение. Снял — сразу мужик сиволапый.
И спросил у Аглаи:
— Селедку почем брала?
— По деньгам! — сказала тетка Аглая.
— А баранину?
— Отстань, дед! — сказал Родион Мефодиевич. — Ну не все ли тебе равно?
— Я для разговору! — объяснил дед Мефодий.
Варвара льнула к отцу, шепотом просила:
— Поживи немного с нами, пап, очень я тебя прошу. Возьми отпуск, ну их, твои пароходы…
— Не пароходы, а корабли! — наставительно произнес Степанов. — И вас тут у меня народу всего трое, а там множество. Соображай, дочь.
— Женька какой-то не такой! — пожаловалась Варя. — Не понимаю я его.
— Разберемся…
Афанасий Петрович принес гитару с бантом: перебирая струны, запел:
Ах ты, ноченька, ночка темная!
Ночь ты темная, ночь осенняя!
Что ж ты, ноченька, так нахмурилась?
Ни одной в тебе нету звездочки…
Аглая сильным, низким голосом подхватила:
Ни одной в тебе нету звездочки…
Всем было почему-то грустно, только дед Мефодий немножко хорохорился, но погодя и он притих.
— Что такое? — спросила Аглая. — Никто будто и не приходил, а полпесни пропало.
Степанов часто хмурился, Афанасий Петрович положил гитару на диван, загляделся на сына. Женя в это время шепотком объяснял Володе, что ему срочно надо «смыться», — дело в том, что одна компания собралась за Унчу жарить настоящие шашлыки на вертелах, будут и Ираида, и Мишка Шервуд, может быть, даже сам декан «пожалует», ясно?
— Ясно! — неприязненно ответил Володя.