— Наги тщательно скрывают, что у них в кармашке.
То краснеют, то бледнеют, те еще скромняжки.
Уууууу — ух-ух-ух!
Несмотря на то, что пела я про нагов, от такого заявления побледнел феникс. Остальные же гости разразились дружным хохотом и так же дружно потребовали продолжения. И тут вступила Стаська:
— Повстречала гремлина, рыжего, пригожего.
То как слон таскает груз, то томиком приложенный.
Я сразу вспомнила, как Стаська чуть было не пришибла книгой бедного Тревура, и меня тоже потянуло спеть что-нибудь эдакое про мелких рыжиков.
— Гремлин странный тип у нас, везде он умещается.
То под стол залезет враз, то в кармашке прячется.
Уууууу — ух-ух-ух!
Следом за гремлинами в ход пошли куплеты про фениксов.
— Братец Фрайо наш в ударе по квартире носится.
Хочет фениксом быть очень, но никак не можется.
То в цыпленка превратится, то в тупого страуса,
То глаза накрасит тушью, то в юбчонки рядится.
Если Стаськина частушка была еще более-менее приличная, то лично я послала приличия далеко и надолго и весело затянула:
— Полюбила феникса, думала, он женится.
А он в койку потащил меня, красну девицу.
На этих словах кое-кто все-таки оторвал зад от стула и медленно, но неотвратимо двинулся ко мне. И пока мне не успели заткнуть рот — а я была уверена, что Фауст непременно это сделает, — пропела еще одну «убойную» частушку:
— Парень прыткий приставучий говорит, пойдём в постель.
А у нас на этот случай есть отмазка про мигрень!
Ууууу — ум!
Да, рот мне все-таки заткнули. Правда, не поцелуем, как того хотелось бы, а банально ладонью. А потом и вовсе взвалили на плечо и потащили прочь.
Народ в таверне возмутился, заревел, запротестовал, но пернатый был непреклонен.
— Все, представление окончено! — заявил Фауст, уверенно взбираясь по крутой лесенке.
Наверное, мне стоило забеспокоиться о том, что мы можем запросто с нее навернуться, и покрепче вцепиться в свою ездовую лошадку, но пьяным, как говорится, море по колено, а потому я беззаботно болтала ногами и крутилась туда-сюда, насколько это позволял крепкий хват мужской руки.
Меня вдруг осенило, что я не попрощалась со своими благодарными слушателями, а потому я оттолкнулась ладонями от широкой спины, стараясь как можно выше задрать голову, и крикнула на прощание:
— Аривидерчи! Завтра, ик, продолжим. — И ручкой помахала на прощание. В ответ раздался восторженный гул и пожелания повторного концерта.
Потом мы все же добрались до конца лестницы и повернули в полутемный коридор. Голоса разом смолкли, и грустно как-то сделалось. Я подперла ладонью щечку и вопросила у своей пернатой лошадки: