Ведьма грустно вздохнула, но спорить не стала, а потом и вовсе нашла себе занятие: вместе с сестрой отправилась донимать волчьего мага. Правда, насколько я могла судить, сопротивлялся тот недолго, а потом и сам заинтересовался обменом опытом. Вета, кажется, решила последовать моему примеру, а княжна вообще, судя по отсутствующему выражению лица, пребывала в иной реальности. Но, учитывая довольную улыбку на губах, реальность эта была лучше нашей, так что трогать Леду не стоило.
— Рыжий, а ты чего расселся-то? Или давай укладывайся, или брысь отсюда. — Закончив с обувью и частично задёрнув занавеску, я обернулась к нему.
— Придумает тоже — «брысь»! — фыркнул он, перетекая в лежачее положение.
— Да, действительно, что это я, — пробормотала с иронией, вытягиваясь рядом и пристраивая голову на здоровом плече мужчины. — А с рукой что? — поинтересовалась тихо.
— Связки надорвал. Да ерунда, Ширн всё подлатал, а дальше заживёт как на собаке, — со смешком отмахнулся он, и я не стала продолжать разговор. Тоже не люблю обсуждать собственные травмы и болезни. А Трай, раз уж он при такой биографии дожил до своих лет при полном комплекте конечностей и в отличной форме, к здоровью своему наверняка относится разумно и разберётся со всем без меня.
Честно говоря, спать мне не хотелось и не моглось. Можно было бы себя заставить, тренированный организм был способен и на такое, но я просто планировала спокойно подумать и разложить собственные ощущения по полочкам.
Я ведь действительно испугалась тогда за рыжего. Всерьёз. Не встревожилась, не забеспокоилась, а именно — испугалась. Слишком сильно, чтобы объяснить это тревогой за жизнь хорошего человека. Да что там — сильно! Очень давно мне не было так страшно, как в тот момент. Да, страх не парализовал, был быстро изгнан на периферию восприятия и не мешал связно мыслить и действовать. Я умела о нём не думать; опыт в этом деле — великая сила. Но своё существование он от этого не прекратил.
Мне до сих пор было страшно. Закрывая глаза, я видела оскаленную волчью пасть в опасной близости от человеческого горла, и только усилием воли удерживалась от попыток покрепче вцепиться в лежащего рядом мужчину в стремлении убедить себя, что — вот он, живой, почти целый, рядом, всё хорошо.
И меня терзал вопрос: когда это случилось? В какой момент времени рыжий нахал стал мне настолько близок и дорог?
Терять близких — больно, и чем ближе ты подпустишь человека, тем хуже будет в итоге; этот урок я усвоила уже очень давно. Мне было меньше, чем княжне сейчас, когда умерли родители, но я до сих пор помнила данное себе тогда обещание: избегать этой боли впредь. До сих пор боги меня берегли, и удавалось его держать. Я знала, что в любой момент меня может не стать, так же как может не стать тех, с кем я ем из одного котла, но не зацикливалась на этом. Сожалела, скорбела, но — шла дальше, не останавливаясь для починки глубоких прорех в душе.