Moi, Hitler, j’l’ai dans le blair
Et j’peux pas le renifler
Les Nazis ont l’air d’oublier
Qu’c’est nous dans la bagrre
Qu’on les a dérouillés…
Moi si j’le poissais à jacter
J’y fairais: marr’ de bobars
Y faut les envoyer
Si t’es nazi va te faire piquouzer
Et pis j’y balancerais ma godasse dans
L’fouingne’dé.
Лично я Гитлера не перевариваю,
И я на дух его не переношу,
Нацисты, кажется, забыли,
Что это мы в заварушке
Их отлупили…
Если бы я застукал его за болтовней,
Я бы сделал следующее:
лопнул бы со смеху от его брехни.
Их надо послать куда подальше,
И, если ты, нацист, станешь меня доставать,
Более того, я не сдержусь
И задам тебе жару, чтобы проваливал
[36].
Пиаф увлеклась политикой? Разумеется, нет. Это странное обращение к политической песне не будет иметь никакого продолжения. Певица просто ищет свой стиль, у нее нет никакого желания разоблачать гитлеровскую диктатуру.
Можно сказать, что Пиаф двигалась по замкнутому кругу: через некоторое время она вернулась в отправную точку. Уже через месяц, в декабре, она снова пела на сцене кабаре «У О’Детт» на улице Пигаль. Певицу обуревают сомнения: неужели ей никогда не вырваться из этого болота? Необходимо найти человека, который сможет заменить Луи Лепле. Эдит в очередной раз вспоминает о Раймоне Ассо, о его предложении заняться ее карьерой при условии, что Малышка изменит свой образ жизни.
«Я была в отчаянном положении, – скажет она много позже. – Я поняла, сколь велика человеческая трусость. Я набрала номер телефона Раймона, в глубине души не веря, что он мне поможет. Он предаст меня, как и все остальные. Когда он взял трубку, я призналась:
– Раймон, ты был прав. Я нуждаюсь в тебе. Я чувствую себя такой потерянной. Я боюсь. Боюсь, что наделаю глупостей.
После секундного молчания я услышала голос Раймона, очень спокойный, уверенный голос:
– Бери такси. Я тебя жду. Все будет хорошо»[37].
Когда в январе 1937 года Эдит и Раймон начали сотрудничество, ей исполнилось двадцать два года, а ему – тридцать пять. Ассо, много повидавший в жизни, отличавшийся странной, нетипичной внешностью, был фигурой неоднозначной, обладал весьма сложным характером. Даниель Бонель, будущая помощница и секретарша Пиаф, опишет поэта в следующих выражениях: «Высоченный и худой, с поразительным носом, напоминающим лезвие ножа, этот мужчина выделялся особой внутренней красотой, которой он прямо-таки лучился. Однако чувствовалась в нем и потаенная грусть, которая позволяла думать, что он никогда не был по-настоящему счастлив. Словно человек, с которого живьем содрали кожу»