— Тоже мне, беззащитная дама! Кто бы нас, бедняг, защитил от нее!
Певерил со своей обычной любезностью, но с достоинством, присущим ему, обратился к слуге:
— На вашем месте, Джукс, я поспешил бы на свой пост. А я пойду захвачу фиалки для ее светлости.
И легкой быстрой походкой он устремился к оранжереям, где садовник вручил ему огромную корзину с покрытыми росою цветами.
Поднявшись в покои миледи, Певерил разбросал благоухающие цветы по белым коврам и кружевному покрывалу постели. Вся опочивальня наполнилась тончайшим изысканным ароматом. Довольный таким эффектом, Певерил вновь спустился вниз и присоединился к слугам, выстроившимся в ряд по сторонам вестибюля. Их расстановкой занимались миссис Д. и дворецкий мистер Уилкинз. Присутствовали все, до самой последней посудомойки. Стояло теплое мягкое утро, и входные двери были открыты. В лучах солнца снаружи у портика расположились слуги, не работающие в замке: садовники, грумы, помощники конюхов…
Слуга-валлиец стоял на виду у всех во всей красе — одетый в свой лучший темно-серый камзол, панталоны и ботфорты. Он занимал самое почетное место и первым должен был встречать хозяина с молодой женой. Он дружелюбно подозвал к себе молодого художника, который тоже нарядился в свою лучшую одежду — в темно-коричневый костюм и белую рубашку с оборками, очень высоким воротником и галстуком, которые надевал только в исключительных случаях. Его открытое красивое лицо было не румяным, как всегда, а бледным и изможденным. Под глазами залегли темные круги. Певерил в последние дни подолгу, допоздна работал — иногда при недостаточном освещении. Выражение его лица принадлежало человеку, проводящему долгие часы в раздумьях. Он был постоянно угнетен мрачными мыслями о потере любимой сестры и своей разбитой семейной жизни. Художественный темперамент Певерила никогда не позволял ему удовлетвориться достигнутым. Он (совершенно неоправданно) боялся, что ему в жизни не удастся создать настоящий шедевр.
И вот карета, влекомая четырьмя величественными серыми лошадьми, свернула на аллею, ведущую к замку, и наконец торжественно подкатила к главному входу замка Кадлингтон. Послышались приветственные возгласы.
Форейтор сошел на землю и отворил дверцу кареты. Из нее появился Сен-Шевиот. В золотистом сентябрьском свете его лицо выглядело мрачным, каким-то желтым и не выражало ни радости, ни удовлетворения от приветствий встречающих.
Находясь в Фулмере, он рано отослал молодую жену спать, а сам почти до утра играл в кости с хозяином дома и еще несколькими приглашенными. Ночью он слишком много пил, и сейчас во рту его было сухо, язык распух, а ноющий желудок совсем не был расположен к праздничному приему. К тому же теперь у него была новая репутация — человека женатого, поразмышляв о которой, он пришел к выводу, что брак — дело ханжеское и что, видимо, все двери в округе теперь закроются перед ним и его женой.