Темными зимними вечерами потом, когда все сошлось у них, сблизилось и души и мысли нараспашку, вспоминали Шохов и Петруха эту первую встречу в избушке.
Шохов тогда через двери из тесных сенцев услышал, как кричал в избе на всю силу магнитофон какую-то залихватскую песню.
Приглашен был к тетушке я на день рождения,
Собрались мы с женушкой в это воскресение.
Тетушка, как правило, каждый год рождается,
Вся родня у тетушки выпить собирается...
И протяжно, чуть крикливо:
Улица, улица, улица широкая,
До чего ты, улица, стала кривобокая!
И опять понеслось наяривать, громко и бойко:
Было там у тетушки всяко угощение,
Вареное, пареное, разное копчение,
Яйца со сметаною, пироги с сардиною,
А свинья зажаренная прямо с апельсинами...
Шохов постучал раз и другой, но магнитофон надрывался, и никто не мог расслышать его стука. Тогда он потянул дверь, и она открылась. Перед ним предстала изба с печкой, с койкой в левом углу и небольшим столиком между крохотных двух окошек. Над ним висела на длинном проводе автомобильная лампочка. За столиком сидел мужчина в ватнике, в толстых деревенских валенках, у которых срезали по щиколотку голенища, он смотрел прямо на Шохова, но ничего не произносил и, более того, вовсе не умерял крика магнитофона. Ему нравилось, наверное, нравилось, как тот надрываясь, орет.
Сначала шли рюмочки, а потом стаканчики,
А потом в глазах моих заиграли зайчики,
Обнял я жену свою за широку талию,
А потом ее родню — тетушку Наталию...
— Можно зайти? — крикнул тогда Шохов, пытаясь попасть в паузу между куплетами.— Мо-о-жно... зай-ти-и?
Человек, не удивившись и опять же не убавив звука, кивнул и показал рукой на единственный в доме табурет. Стало понятно: он развлекался и это развлечение никак не хотел прекращать из-за незваного гостя. Пришел — так сиди и слушай. Потом будем говорить. Но Шохов еще и так понял хозяина: если пришел, значит, я тебе нужен, а раз нужен, можешь подождать. И вот что странно: все что угодно мог предполагать Шохов, входя в этот дом,— мы теперь понимаем, что Шохов как бы интуитивно искал его, зная от миленькой секретарши, что дом где-то в предместье города, а увидя огонь, сразу понял его источник,— но вот что было неожиданностью тут, в одиноком и как бы забытом месте,— ему не обрадовались, так же, как и не испугались. Здесь жили сами по себе, а он со своим визитом не воспринимался никак.
А как тятька драться стал, замахнулся скалкою,
А потом не помню кто — мне заехал палкою,
Тут все закружилося, тут все завертелося,
А потом не помню я, что со мной случилося...