— Ма-ма-ма-ма — ма-а-а-ма-а-а-а-а-а!..
Эбнер с силой захлопнул дверь и опрометью бросился вниз. Он летел по коридорам и комнатам, слыша громкий стук сердца, которое готово было вот-вот выскочить из груди. Даже оказавшись в автомобиле, где можно было чувствовать себя в относительной безопасности, он долго не мог прийти в себя. Лишенный почти всяких чувств и почти ослепленный неописуемым ужасом, он включил зажигание и, дав полный газ, помчался, не разбирая дороги, прочь от этого проклятого места.
Старые бревна постройки занялись как сухой трут, и вскоре густой белый дым, клубившийся над особняком, сменился высоко взметнувшимся в ночное небо столбом яркого пламени. Но этого Эбнер уже не видел. Вцепившись в рулевое колесо, он как одержимый гнал машину, полузакрыв глаза, будто стремясь навсегда избавить свое сознание от увиденной им чудовищной картины, а вслед ему летели с вершин черных холмов издевательские крики козодоев и доносилось с болот ехидное кваканье лягушек.
Но ничто было не в силах заставить его забыть сцену того поистине безумного катаклизма, коим завершились его долгие попытки раскрыть тайну старого дома. То, что он наконец-то узнал о заколоченной комнате, буквально обжигало его мозг — настолько ужасной была подоплека всех событий и явлений, так или иначе связанных с этим зловещим помещением. Он вспомнил свои далекие детские годы; вспомнил огромные, наполненные кусками сырого мяса блюда, которые дед Лютер ежедневно относил в заколоченную комнату. Наивный — он думал, что тетя Сари сама готовит это мясо; но сейчас он знал, что его поедали сырым. Он вспомнил упоминания о «Р.», который «наконец-то вернулся» после внезапного бегства — вернулся под единственную известную ему крышу. Он вспомнил и заметки Лютера об исчезнувших овцах и коровах и об останках диких животных, а также восстановил в памяти записи, касавшиеся способности «быстро уменьшаться или увеличиваться в размерах в зависимости от питания» и «регулирования» этих размеров за счет «строгой диеты». Совсем как у глубоководных! После смерти Сари Лютер окончательно перестал кормить того, кого ранее держал «на строгой диете», надеясь, что бессрочное заточение без воды и пищи убьет узника заколоченной комнаты. И все же он не верил в это до конца — именно поэтому он так настойчиво убеждал Эбнера лишить жизни «какое бы то ни было живое существо», которое тот обнаружит в стенах комнаты над мельницей. И Эбнер действительно обнаружил эту тварь, но, не придав значения дедовскому предостережению, не стал преследовать ее. Выломав ставни и неосторожно разбив окно в заколоченной комнате, он дал ей свободу, и за какие-то несколько дней отпущенное на волю существо, питаясь сначала пойманной в Мискатонике рыбой, а затем, по мере своего дьявольского роста, различными крупными животными и, наконец, человеческой плотью, выросло в то самое чудовище, от которого едва удалось спастись Эбнеру; чудовище, являющее собой жуткий гибрид человека и земноводного, но в то же время сохранившее в себе такие человеческие черты, как привязанность к родному дому и к матери, которую оно призывало на помощь перед лицом неминуемой смерти; чудовище, порожденное нечестивым союзом Сари Уэйтли и Рэлсы Марша; чудовище, которое навсегда останется в памяти Эбнера Уэйтли, — его кузен Рэлса, приговоренный к смерти железной волей деда Лютера, вместо того чтобы давным-давно быть отпущенным в морские глубины для встречи с глубоководными, коим благоволят великие Дагон и Ктулху!