Сара с ним не пошла. Она старалась не отходить слишком далеко от дома на случай, если Герти вдруг вернется. Мартин слышал, как она зовет дочь, и даже когда он перевалил за холмы, ветер время от времени доносил до него ее исполненные отчаяния крики. «Герти! Герти! Герти!» – Бесконечное повторение имени девочки накладывалось на завывания и свист ветра, так что в конце концов Мартину начало слышаться издевательское «Хрен тебе! Хрен тебе!». К счастью, вскоре и эти слова превратились в абракадабру, в бессмысленный набор звуков, однако он продолжал инстинктивно напрягать слух, пытаясь вычленить имя дочери в доносящихся до него криках. От этого у него еще сильнее разболелась голова. Искалеченная нога тоже пульсировала болью, и Мартин боялся, что она попросту откажется ему служить. И то сказать – если считать с утра, то он прошел, наверное, уже несколько десятков миль, и теперь переставлял обутые в снегоступы ноги чисто машинально. Увы, никаких следов Герти Мартин так и не обнаружил.
«Хрен тебе!..»
Внезапно он вспомнил лисицу, которая удирала прочь, держа в зубах окровавленную куриную тушку.
Мертвая птица…
…Представил, как дочь идет по его следам все дальше и дальше в лес…
Мертвая Герти…
«Хрен тебе!..»
Мартин зажал уши руками, зажмурился – и, оступившись, рухнул в снег. Он знал, что его обязанность мужчины и главы семьи заключается в том, чтобы оберегать жену и дочь, сражаться с угрожающими им опасностями, защищать их общее имущество и так далее… И вот теперь он беспомощно валялся в снегу, не в силах спасти себя самого.
– Герти!!! – закричал Мартин во всю силу легких.
Но в ответ услышал только вой ветра.
Наконец он поднялся и, оберегая покалеченную ногу, которая при каждом шаге грозила подогнуться под его весом, стал спускаться с холма. Короткий зимний день близился к концу, и Мартин знал, что ему пора возвращаться. Скоро должно было стемнеть, а он не представлял, как продолжать поиски ночью.
Когда Мартин двигался через поле, он заметил Сару, которая вышла из хлева. Поверх кофты она накинула толстый шерстяной платок, но даже издалека ему было хорошо видно, что жена сильно замерзла. То и дело проваливаясь в снег, она неверными шагами кружила по двору, продолжая выкрикивать хриплым, осипшим голосом:
– Герти! Герти! Герти!
Перчаток на ней не было, руки посинели от холода, и только кончики пальцев были окрашены подсыхающей кровью – каждый раз, когда Сара нервничала или волновалась, она принималась жестоко грызть ногти, обкусывая их почти до мяса.
Точно такие же руки были у нее, когда Сара прижимала к себе мертвое тельце малыша Чарли.