Второй день нашего сидения еще более убеждал нас в какой-то безнадежности нашего положения. Ясно было как день, что наше сидение лишь ободряет противника и вселяет в нем уверенность в его неодолимости в Ставрополе. Зная их хорошо как легко поддающихся всякому воздействию на них обстановки, мы должны были ожидать с каждым днем нашей неподвижности обнагления нашего противника. Между тем, общая обстановка теперь уже требовала желательности, по крайней мере, сохранения Ставропольской нашей группой (войска генерала Боровского) занятого ею положения. Предписывалось главным командованием перейти к активной обороне, пока к Ставрополю подойдут направленные теперь сюда все прочие силы Добровольческой армии. В то время когда войска ген. Боровского (2-я и 3-я пехотные и 2-я Кубанская казачья дивизии) надвинулись с двух сторон на Ставрополь, на левом берегу Кубани находившимся еще там очень крупным силам большевиков в районе Армавир – Бесскорбная – Невинномысская нанесен был ряд сокрушающих ударов. В результате все Закубанье было очищено от них. Разгромленные войска большевиков поспешно ушли в юго-восточном направлении, придерживаясь в общем железной дороги на Минеральные воды. Оставив здесь для преследования разбитых минимум сил в районе ст. Невинномысская – Барсуки, наше командование обратило теперь все внимание и силы на уничтожение Ставропольской группы большевиков. Освободившиеся дивизии – 1-я генерала Казановича, 1-я конная генерала Врангеля и 1-я Кубанская казачья генерала Покровского с подчиненной ему Партизанской казачьей бригадой полковника Шкуры[258] – с трех сторон направлены были к Ставрополю: Врангель шел от ст. Успенской с запада, Казанович – с юго-запада-юга и Покровский – от Невинномысской через Темнолесскую – с юго-востока. План заключал идею окружения Ставропольской группы большевиков с целью ее уничтожения.
Таким образом, нам предстояло выдержать, вытерпеть каких-либо три-четыре дня, когда должно было сказаться на нашем положении влияние предпринятой очень крупной операции.
Но вот это-то и было трудно для нас. У нас резерва не было. Дроздовский не сумел, подчеркиваю это, его образовать. Вообще сидение в кошмарные дни конца октября под Ставрополем, окончившееся кровавой неудачей, как и можно было предполагать, и ранением самого Дроздовского, отчего он через два месяца умер, – меня лично привело к полному разочарованию в Дроздовском. Он оказался далеко не таким крупным и выдающимся военачальником (полководцем), как вначале можно было думать.
Не было ничего и в тылу за нами, если не считать батальона, недоформировавшегося, ставропольских стрелков, боевая ценность которого оказалась очень невысокой, выражаясь мягко.