— Женевьева — еловый ребенок.
— Это часто бывает. Сколько ей лет?
— Четырнадцать.
— Тогда я уверена, что вы с ней легко справляетесь.
Она с недоверием посмотрела на меня, губы ее скривились:
— Просто, мадемуазель Лоусон, вы не знаете Женевьевы.
— Единственный ребенок, и вероятно, избалована?
— Избалована! — В ее голосе зазвучали странные нотки. Страх? Опасение? Я не могла понять. — И это… тоже.
Она не справлялась. Это было очевидно. На мой взгляд, она совершенно не годись на роль гувернантки. Если они взяли такую женщину на эту должность, тогда мои шансы на получение реставрационной работы были довольно велики: я гораздо представительнее этого несчастного существа, хотя и принадлежу к слабому полу. И не считает ли граф образование своего единственного ребенка делом не менее важным, чем реставрация картин? Впрочем, это предстояло еще выяснить. Мне не терпелось встретиться с этим человеком.
— Должна вам сказать, мадемуазель Лоусон, что справиться с этой девочкой невозможно.
— Должно быть, вы недостаточно строги, — беспечно сказала я и переменила тему разговора— Какой большой замок! Галерея уже близко?..
— Я вам покажу. Поначалу здесь можно заблудиться. Со мной это случилось. Даже сейчас я иногда нахожусь в затруднении.
«Вы всегда будете находиться в затруднении», — подумала я.
— Вероятно, вы здесь уже давно, — продолжила я разговор, когда мы проходили через коридор к лестнице.
— Довольно давно… восемь месяцев.
Я рассмеялась. — Вы считаете, что это долгий срок?
— Другие здесь столько не задерживались. Не больше шести месяцев.
Мои мысли с резьбы на балюстраде переключились на дочь хозяина. Вот почему мадемуазель Дюбуа осталась. Женевьева избалована так, что трудно подобрать гувернантку. Однако суровый Властелин Замка мог бы справиться со своей дочерью. Должно быть, его это не заботило. А графиня? Странно, я не думала о графине до того, как мадемуазель Дюбуа упомянула дочь. Естественно, она должна была быть, раз был ребенок. Она, наверное, сейчас с графом, поэтому меня встретил кузен.
— Вы понимаете, — продолжала она, — я все время говорю себе, что нужно уйти. Дело в том…
Она не договорила, да это и не было нужно, потому что я все очень хорошо поняла. Куда она пойдет? Я представила себе ее унылое жилище… а может, у нее была семья… В любом случае, ей приходилось зарабатывать на жизнь. Таких, как она, много — в отчаянии променявших гордость и достоинство на пищу и кров. Да, я ее прекрасно понимала. Моя судьба в этом отношении была не лучше: благородная дама без средств к существованию. Что может быть непереносимее благородной бедности! Воспитанная как леди, образованная не хуже — а может быть и лучше — чем люди, которым должна служить. Все время ощущая, что тебя «ставят на место». Ни примитивных, как у слуг под лестницей, радостей жизни, ни комфорта, как у членов семьи. Одним словом, адское существование. О, это было невыносимо и при этом очень часто неизбежно. Бедная мадемуазель Дюбуа! Она не знала, какую жалость вызывала во мне… и какой страх.