— Я не успокоюсь, пока сама не захочу. Вот подождите, приедет отец…
— Ну, Женевьева… — Няня растерянно смотрела на меня, как бы извиняясь за дурные манеры своей воспитанницы.
— Сами увидите, — сказала девочка мне — Вы, наверное, рассчитываете остаться, но мой отец…
— Если у вашего отца такие же манеры, как и у вас, ничто на свете не заставит меня здесь остаться.
— Пожалуйста, говорите со мной по-английски, мисс.
— Мне кажется, ваш английский столь же плох, как и ваши манеры.
Она вдруг начала смеяться и, вывернувшись из рук няни, подошла ко мне.
— Вы, наверное, думаете, что я злая.
— Я вообще не думаю о вас.
— О чем же вы тогда думаете?
— В данный момент об этих картинах.
— Вы хотите сказать, что они интереснее, чем я?
— Совершенно верно.
Она не знала, что ответить. Пожав плечами и отвернувшись от меня, она раздраженно сказала:
— Вот я ее и увидела. Она совсем не хорошенькая и к тому же старая.
С этими словами она тряхнула головой и выбежала вон из комнаты.
— Вы должны простить ее, мадемуазель, — бормотала старая няня. — Она не в настроении. Я пыталась удержать ее. Боюсь, она испортила вам настроение.
— Ничуть, — ответила я — Меня это не касается… к счастью.
— Нуну, — привычным повелительным тоном позвала девочка. — Иди сюда немедленно.
Няня вышла, а я, удивленно подняв брови, взглянула на мадемуазель Дюбуа.
— Она не в настроении. Она не может его контролировать. Мне жаль…
— Мне жаль вас и няню.
Она оживилась:
— Бывают трудные ученики, но с таким я встречаюсь впервые…
Она украдкой посмотрела на дверь. Уж не входит ли подслушивание в букет очаровательных привычек Женевьевы? Бедная женщина, я ей, конечно, не скажу, что с ее стороны глупо терпеть такое обращение — это только добавит ей трудностей.
— Если вы оставите меня здесь, я осмотрю картины.
— Вы думаете, что сможете найти обратную дорогу?
— Я в этом уверена. Я хорошо запомнила дорогу сюда. Не забывайте, я привыкла к старинным постройкам.
— Хорошо, тогда я вас оставлю. Вы можете позвонить, если вам что-либо потребуется.
— Благодарю вас за помощь.
Она бесшумно вышла, а я вернулась к картинам, но была слишком взволнована, чтобы серьезно работать. Странная семья. Девочка невыносима. Что дальше? Граф и графиня? Каковы они? А девчонка эгоистична, жестока и дурно воспитана. И то, что я поняла это, пробыв всего пять минут в ее компании, весьма обескураживало. Какое окружение, какое воспитание породило такое маленькое чудовище?
Я смотрела на стены, увешанные бесценными картинами в плачевном состоянии, и думала: «Возможно, самое мудрое — уехать сразу же утром. Я должна извиниться перед господином де ла Таллем, признать, что мой приезд был ошибкой, и уехать».