Я была потрясена:
— О… бедняжка! Куда она поедет? По-моему, это так… жестоко.
— Граф быстро принимает решения, — сказала Нуну, — а затем действует.
— Видимо, теперь будет новая гувернантка.
— Я не знаю, что будет, мисс.
— А Женевьева, что она?
— Она никогда не уважала мадемуазель Дюбуа… и по правде говоря, я тоже. Но все же она боится.
После ухода Нуну я сидела в своей комнате и пыталась представить, что за этим последует. И что станет со мной? Он не мог сказать, что я не справляюсь с работой. Реставрация продвигается весьма удовлетворительно, но случается так, что увольняют за другие грехи. В первую очередь, за дерзость. А я осмелилась вызвать его в его собственную библиотеку, чтобы покритиковать его за обращение с дочерью. Теперь, когда я обрела спокойствие духа, я была вынуждена признать, что граф вправе отказаться от моих услуг. Что касается картин, то он вполне может найти мне замену. Одним словом, я вовсе не была незаменимой.
И потом, конечно, это происшествие с платьем. Я была пострадавшей стороной, но каждый раз при виде меня он будет вспоминать о поступке своей дочери и о том, что я слишком глубоко проникла в семейные тайны.
Женевьева пришла в мою комнату и угрюмо произнесла слова извинения, которое, я знала, было неискренним. Я была слишком подавлена, чтобы беседовать с ней.
Когда я складывала свои вещи перед сном, я захотела найти злополучное платье, которое бросила в гардероб, но его там не оказалось. Я удивилась и подумала, что его, вероятно, забрала Женевьева, но решила об этом умолчать.
Я работала в галерее, когда за мной прислали.
— Господин граф ожидает вас в библиотеке, мадемуазель Лоусон.
— Очень хорошо, — сказала я. — Я приду через несколько минут.
Я задумчиво посмотрела на кисть, которой работала. Теперь моя очередь, подумала я.
Дверь закрылась, и я дала себе несколько секунд на то, чтобы успокоиться. Что бы ни происходило, я должна изображать равнодушие. Во всяком случае, у него нет повода упрекнуть меня в некомпетентности.
Я собралась с духом и направилась в библиотеку. Руки я засунула в карманы коричневого халата, что был на мне, опасаясь, что они будут дрожать и выдадут мое волнение. Сердце мое бешено колотилось и это, несомненно, было заметно. Мне оставалось только радоваться, что моя упругая матовая кожа не имела обыкновения краснеть, однако глаза, видимо, блестели больше обычного.
Я шла нарочито неспешно. Приблизившись к двери, я провела рукой по волосам и вспомнила, что они, наверное, растрепаны, как это часто бывало во время работы. Что ж, тем лучше. Я не хотела, чтобы он подумал, что я готовилась к этому разговору.