— Оставьте меня, — закричал Фин, отталкивая их. — Какое мне дело до вас? Этот молодой человек искушает Господа и меня.
— Мистер Фин, — сказал Поль, выпрямившись, — если я оскорбил ваши чувства, я очень сожалею. Но я участвую в выборах. Это решено. У меня больше нет выбора. — Я орудие моей партии. Я не хочу быть не вежливым, но вы видите, что продолжение разговора бесполезно.
И он двинулся к двери.
— Уйдемте же, пожалуйста. Неужели вы не понимаете, что это нехорошо? — проговорила Джен, бледная, как полотно.
Сайлес Фин опять оттолкнул ее и бросился от нее.
— Я не уйду! — закричал он в страшном возбуждении. — Я не позволю моему собственному сыну поднять руку против Всевышнего.
— Проклятье! — пробормотал Барней Биль, роняя шляпу. — Он все-таки сделал это.
Наступило молчание. Сайлес Фин стоял, шатаясь, посреди комнаты, и пот струился с его лба.
Поль повернулся у двери и медленно подошел к нему.
— Ваш сын? Что вы хотите этим сказать?
Джен, ломая руки, воскликнула надломленным голосом:
— Он обещал нам не говорить. Он нарушил слово!
— Ты не сдержал клятвы, — сказал Барней Биль.
Лицо Фина стало страшным. Страстный порыв покинул его так же мгновенно, как захватил. Он упал в кресло, пустыми глазами посмотрел на всех троих и беспомощно опустил руки. — Я нарушил обещание. Да простит мне Бог!
— Вы должны ответить на мой вопрос, — сказал Поль, стоя над ним. — Что вы хотели сказать?
Барней Биль, ковыляя, приблизился к нему на несколько шагов и откашлялся.
— Он сказал правду, сынок! Сайлес Кегуорти — твой отец.
— Кегуорти?
— Да. Он переменил имя по деловым и иным соображениям.
— Он? — повторил Поль, ошеломленный. — Его имя Кегуорти и он мой отец?
— Да, сынок. Ни я, ни Джен не виноваты. Он поклялся на Библии, что не скажет тебе этого. Мы боялись и поэтому пришли с ним.
— Значит?.. — спросил Поль.
— Полли Кегуорти? — угадал Биль его вопрос. — Да. Она была твоя мать.
Поль стиснул зубы и глубоко вздохнул. Но не воздух вошел в его грудь, а тысяча острых мечей.
Джен следила за ним испуганными глазами. Она одна, знавшая почти всю жизнь Поля, своей женской интуицией поняла, что это для него смертельный удар. И когда она увидела, что он, не пошатнувшись, принял его, стоя гордо и прямо, сердце ее устремилось к нему, хотя она знала, что женщина в большой серебряной чеканной рамке на камине, блестящая леди, высокая, могущественная и недоступная принцесса, была та, которую он любил.
— Прошу вас, сядьте, — сказал Поль, обращаясь к Билю и Джен и сам сел у письменного стола, опершись на него локтями и сжимая ладонями голову. — Так вы заявляете, что вы мой отец, — сказал он. — Барней Биль, которому я верю безусловно, подтверждает это. Он уверяет также, что мистрисс Бэтон — моя мать…