— Конечно, нет, — ответил полковник. — У вас есть обязанности перед партией.
— А вы как думаете, мисс Уинвуд?
— Можете ли вы спрашивать? У вас есть долг перед страной.
— А вы, мадам?
Она встретила его вызывающий взгляд и встала.
— Я не разбираюсь в сложностях английской политики, мистер Савелли, — сказала София. Она держалась очень прямо, но губы ее дрожали, и слезы готовы были пролиться из глаз. Она повернулась к мисс Уинвуд и протянула руку. — Боюсь, что нам придется отложить наш разговор о неимущих вдовах. Уже поздно. До свидания, полковник Уинвуд!
— Я провожу вас до кареты.
На пороге она повернулась, общим кивком простилась с Полем и присутствующими и прошла в дверь, которую открыл полковник Уинвуд. Поль следил за ней взглядом, пока она не скрылась — надменно скрылась из его жизни, оставив одного под тяжелым, холодным бременем. Мрак окутал его. Несколько минут он стоял неподвижно после того, как закрылась дверь, потом внезапно выпрямился.
— Мистер Фин, — сказал он, — как я уже говорил вам, я сегодня выступаю на митинге. Я намерен довести до общего сведения, что я — ваш сын.
— Нет, нет, — пробормотал тот хрипло, — нет!
— Я не вижу причин, — мягко отозвалась мисс Уинвуд.
— А я вижу причину, — возразил Поль. — Я должен жить на виду. Правда — или ничего.
— Тогда повинуйтесь вашей совести, Поль, — ответила она.
Но Сайлес выступил вперед, протягивая руку.
— Вы не должны делать этого. Вы не должны, говорю я вам. Это невозможно!
— Почему?
Он ответил странным голосом, глядя на мисс Уинвуд:
— Я скажу вам об этом после.
— Я оставлю вас одних. Мистер Фин, — она пожала ему руку, — надеюсь, вы гордитесь вашим сыном. — Потом она пожала руки Джен и Барнею Билю. — Я рада встретить таких старых друзей Поля. — А Полю, когда он открыл ей дверь, она сказала, глядя на него своими чудесными глазам к: — Помните, что Англии нужны мужчины.
— Хорошо, что женщины у нас уже есть, — ответил он с невольной дрожью в голосе.
Он закрыл дверь и подошел к отцу, стоявшему у камина.
— Скажите же теперь, почему я не должен говорить? Почему мне следует не быть честным человеком, а обманщиком?
— Из жалости ко мне, мой сын!
— Жалость? Какой же ущерб принесет это вам? Нет ничего бесчестного в борьбе отца и сына из-за депутатского кресла. — Он иронически рассмеялся. — Что касается меня, я не вижу, чего мне стыдиться. Мое прошлое чисто.
— Но не мое, Поль, — сказал Сайлес печально.
Впервые Поль склонил голову.
— Простите, я забыл. Но ведь все прошлое и похоронено в прошлом.
— Это может оказаться и не похороненным.
— Каким образом?