— Я пытался заработать себе на пропитание, так же, как и вы, — ответил Поль, польщенный нелицемерным признанием его аристократизма и нисколько не обиженный профессиональным суждением, справедливость которого уже признавал. — Я пробовал всякие другие дела — музыку, живопись, поэзию, беллетристику, но ничего из этого не вышло.
— Ваши родные не оказывают вам поддержки?
— У меня нет родных, — сказал Поль улыбаясь. А когда Поль улыбался, казалось, что крыло Эрота скользнуло по щекам праксителева Гермеса. — С тринадцати лет я самостоятелен, — прибавил не то искренне, не то хвастливо.
Уильмер посмотрел на него с удивлением.
— Жена и я всегда думали, что вы родились с серебряной ложкой во рту.
— Так и было, — ответил Поль с глубочайшей убежденностью. — Но, — рассмеялся он, — я потерял ложку раньше, чем выросли зубы!
— Вы хотите сказать, что занимаетесь этим не ради забавы? — воскликнул Уильмер.
— Забава? — в свою очередь вскричал Поль. — Неужто вы находите это забавным? — Он выразительным жестом указал на ободранные красные обои, на рваную клеенку на полу, на хромой умывальник с облезлой краской и остатки скудной трапезы на не покрытом скатертью столе. — Не думаете ли вы, что я проделывал бы все это, если бы мог быть праздным?
Уильмер встал и протянул руку.
— Извините меня, мой милый! — сказал он. — Жена и я, мы думали, что для вас все это не играет особенной роли. Мы всегда считали, что вы молодой человек из общества, играющий в театре для забавы и опыта.
Поль тоже встал и положил руку на плечо Уильмера.
— А теперь вы разочарованы? — он рассмеялся, и юмор сверкнул в его глазах. Его бродячая жизнь действительно дала ему известный жизненный опыт.
Бледный человек сконфузился.
— Все мы в одной лодке, старина, — продолжал Поль. — Только я не обзавелся еще женой и детьми, о которых надо заботиться.
— Прощайте, мой милый, — сказал Уильмер, — протягивая Полю руку. — Желаю больше удачи в следующий раз. Но если можете, бросьте это дело.
Поль задержал его руку. Потом его левая рука опустилась в карман жилета, и вслед за тем он зажал в ладонь Уильмера три соверена.
— Для детишек, — проговорил он.
Уильмер взглянул на монеты в своей руке, потом на Поля, и слезы навернулись на его глаза.
— Не могу, мой мальчик. Вы так же разорены, как любой из нас, вы, получивший половину жалованья. Нет, мой мальчик, не могу. Я гожусь вам в отцы. Это очень благородно с вашей стороны. Только единственная оставшаяся у меня гордость — моя и моей жены — то, что мы никогда не занимали денег.
— Но это не одолжение, старина! — весело воскликнул Поль. — Это как раз ваша часть добычи. Я хотел бы, чтобы она была больше.