Но стала я замечать, что все чаще он на меня поглядывает, и чем больше выпивает, тем откровенней. Ну, я не вчера родилась, поняла, что заинтересовался он мною. С одной стороны, и это мне приятно стало – не каждая такого внимания удостоится, – а с другой, встревожилась вдруг, как бы предчувствие такое. А мужики уже хорошо на грудь приняли, разнобой пошел, за другим столом песни стали заводить. А мне уже не просто приходилось – мужики по бокам от меня крепко в оборот взяли. Особенно один досаждал, торга нашего начальник, Самосудов, помню, была его фамилия. Он-то меня за свой стол и затащил. Пить чуть ли не силком заставлял, развезло его быстро, непристойности говорить начал. Жирный он был, противный, вспотел сильно, все настроение мне портил. Не здесь бы я была и не за таким столом, живо бы его отшила, а тут терпеть приходилось, даже улыбаться ему. Я к нему не раз приходила, чтобы помог, если большое мероприятие с неофициальной частью потом намечалось, он меня всегда выручал. И еще тревожило меня, что Виктор – он тоже напротив сидел, но в дальнем конце – видит, как эта жаба Самосудов жмется ко мне и будто бы по-дружески лапает, а руки-то у меня голые.
Тут замечаю я, что Борзенко тоже это замечает. Он только в самом начале вставал, когда первый тост провозглашал за железнодорожные успехи, а так больше не поднимался. А то вдруг встал, все сразу притихли, и говорит:
– Давайте-ка, други, выпьем за наших прекрасных дам, без которых жизнь наша была бы бесцельна и невыносима.
Все загалдели: прекрасный тост, здорово сказал, мужчины пьют стоя, ну, как всегда бывает, а потом во все глаза на нас уставились. На нас – это на меня и на Борзенко. Потому что он через стол своей рюмкой потянулся ко мне и со мной персонально чокнулся.
Тут мне еще беспокойней стало, но зато выручил он меня – Самосудов сразу вроде бы протрезвел, как-то интерес ко мне потерял. А день уже к закату клонится, завечереет скоро. Посидели еще немного, повыпивали, позакусывали – стол, доложу вам, шикарный был, по тем временам просто невиданный, наверняка Самосудов расстарался – и снова Борзенко всем руководит:
– Что-то засиделись мы, братцы-кролики, не худо бы размяться.
Все снова зашумели, кто-то даже захлопал, из-за столов повылазили, сдвинули их к стене, чтобы свободного места больше было, музыка заиграла…
О чем это я? Ах, да, как танцевали мы. Это сейчас можно никого не приглашать, выходи себе в круг и выламывайся, сколько суставы позволяют, а тогда только парами. А у них на каждую женщину по пять мужчин – самые никакие нарасхват были. А меня никто не приглашает, вообще рядом со мной никого нет, как от чумной от меня шарахаются. Ну, я не из тех, кто в сторонке платочек в руках теребит, – сама к Виктору подошла, пригласила его на танго. Гляжу – и он восторга не выказывает, и улыбается мне, будто сегодня только познакомились. А танцевали мы с ним на таком расстоянии, что между нами еще кого-нибудь втиснуть можно было. Я без обиняков говорю ему: