Хотелось волком выть.
Так прошло еще два дня. В одиночестве и изоляции.
Давило на психику так, что хотелось позвать инквизиторов обратно и умолять, чтобы они со мной поговорили.
А на третий день после отправки записки кирасиры мне принесли номер «Королевской хроники», где была большая статья про меня. Заголовок гласил: «Хуже смерти умаление чести». И там все прописано про меня. Про мое добровольчество. Про тягу к знаниям. Про мои геройства. И про ранение. И про мои изобретения, которые помогли королю отстоять форты и город. По центру страницы на четверть первой полосы моя большая парадная фотография со всеми наградами, сделанная в ателье Шибза. Ну да, у него же негативы остались. Заканчивалась статья фразой, что «наше общество сошло с ума, раз позволяет творить такое».
Но главное в статье было даже не это, а — не знаю, как уж оно фотографическому художнику удалось — интервью в тюрьме с одним из Пшеков, который рассказал, что контрик-лейтенант, тот, который клоун-бургграф, пообещал им заменить расстрел каторгой, если они меня оговорят, что я их сообщник. Причем лейтенанта называли прямо по фамилии и делали вывод, что такой карьерист способен в своем честолюбии пойти даже не по головам, а по трупам. Трупам своих, а не врагов, что характерно.
Подписи не было. Статья редакционная. Учитывая, что данный листок является официальным королевским органом, то… Глоток чистого воздуха в затхлой подвальной камере, вот что для меня значила эта статья.
От раны и голода я перестал ходить на прогулку. Сил не было.
Но прошли еще сутки, и по-прежнему никому я был не нужен.
Как это больно — падать с вершины надежды в пропасть отчаяния. Я уже понял, что расстрельной стенки мне не избежать.
Сволочи эти дворяне Тортфорты. Наследственные сволочи. Тут и удивляться нечему. Не были бы они такими сволочами, не стали бы никогда баронами.
Что делать голодающему? Все врачи советуют в такой ситуации побольше спать. Чему я и следую. И так хорошо следую, что потерял уже счет дням.
Но металлический скрип открываемой двери камеры меня разбудил, зараза.
— Ваш завтрак, господин фельдфебель, — услышал надоевший голос усатого вертухая из кирасир.
— В задницу его себе засунь… У меня голодовка, — буркнул я привычно, не открывая глаз, и повернулся на другой бок.
Кстати, я уже могу ворочаться. Знать, на фоне голода рана стала быстрее заживать. Не зря больные животные голодают. Сколько раз видел это у кошек и собак. Когда болеют, они только пьют.
— А со мной, значит, фельдфебель, завтракать вы брезгуете, — раздался смутно знакомый голос.