Она вскрикнула — не застонала, вскрикнула в полный голос. Он начал, как она просила, и как хотел сам, — сильно и быстро. И продолжил убыстрять движения, хоть это и казалось невозможным. Стоны и вскрикивания сменились словами: хрипловатыми, прерывающимися, возбуждающими (куда уж больше? — но возбуждающими!), сводящими с ума…
В выражениях в такие мгновения Марина абсолютно не стеснялась.
«Трахни меня… трахни… выеби… выеби всю… глубже… глубже-э-э… я хочу твой хуй, весь… глубже-э-э-э-а-а-а… кончи, милый… кончи в меня… кончи-и-и-и…»
Она извивалась под ним, она кричала в полный голос, она вонзила коготки ему в спину, и теперь это оказалось не больно — прекрасно…
Он попытался чуть-чуть притормозить, чуть-чуть промедлить, чуть-чуть еще побалансировать на краю пропасти, полной наслаждения… Попытался — и не смог.
О-о-о-о-у-а-а…. Уф-ф-ф-ф…
* * *
Давненько у них не бывало такого ураганного секса.
Давненько, но…
Финал отчего-то получился смазанным… Оргазм, буквально навязанный супругой, стал каким-то бледным, каким-то ненастоящим… Техническим, пришло вдруг в голову подходящее слово… Больше облегчения, что все закончилось, чем удовольствия… К тому же немедленно возникли легкие болезненные ощущения в мошонке и внизу живота — не то чтобы настоящая боль, но приятного мало.
…Наверное, она меня все-таки любит, подумал Кирилл, когда Марина — обнявшая его, плотно прижавшаяся, — задышала мерно и ровно. Очень по-своему, загадочной и странной такой любовью с извращенными садомазохистскими нотками, и приправленной самой махровой собственнической ревностью… Но любит.
Непостижимые существа эти женщины.
Он лежал и лениво, полусонно размышлял о странностях их брака. (Или не странностях? Или у других тоже хватает своих, невидимых посторонним заморочек, — сравнить-то не с чем, первый опыт семейной жизни остается единственным…)
Лежал, думал — и как-то пропустил момент, когда можно было уснуть по-настоящему. Сонное отупение прошло, кровь, отлившая от головы к более важным в тот момент органам, вновь вернулась к привычной своей циркуляции в организме, — и спать совершенно расхотелось. А не мешало бы — ни к чему завтра сидеть за рулем сонной мухой.
Марина пробормотала во сне что-то неразборчивое, сняла руку с его плеча, перевернулась на другой бок, свернувшись калачиком, — и выглядела сейчас маленькой, трогательной и беззащитной. Кириллу захотелось ее поцеловать — с благодарностью. Сдержался — разбудит, чего доброго. А разбуженная до срока Марина, ох… Не стоит о грустном. По крайней мере, трогательной и беззащитной тут же перестает казаться.