В течение нескольких дней мистер Хэрмон постоянно за мной следил и без конца на меня орал.
– Не стучи по клавиатуре так громко, черт возьми, у меня уже голова раскалывается! Чего ты улыбаешься? Тебе тут что, за улыбки платят?
Я стала обратно прикрывать рот ладонью.
Раз после обеда я сидела за столом и старалась печатать как можно тише. Он подкрался сзади. Я продолжила плавно нажимать на клавиши.
«Корабль прибыл на день позже расписания. Двадцать пятого».
Мистер Хэрмон за спиной просто стоял и молчал. Я не знала, что делать. Боялась издать звук, боялась пошевелиться.
Freeze-froze-frozen.
Нависшая угроза казалась страшнее криков и ругани.
«Процедура таможенной очистки закончилась двадцать девятого».
Мне чудилось, будто он захлестнул мою шею веревкой и затягивает все туже и туже. Я почти задыхалась. Но продолжала печатать.
«Двести пустых контейнеров погружены на судно».
Мистер Хэрмон отступил, только когда в вестибюль зашел охранник Юрий, совершавший обход.
«Следующая поставка ожидается второго», – продолжила я тихонько давить на клавиши.
* * * * *
На другое утро я задержалась в ванной, потому что, вцепившись в потрескавшуюся раковину, смотрела на себя в зеркало. Как долго я еще продержусь? Есть ли способ его угомонить? Я устала бояться, устала от пристального внимания, с которым мистер Хэрмон следил за каждым моим шагом.
Но мне таки нужна эта работа. Мы с бабулей только-только начали жить по-человечески.
У нас есть такая поговорка: москвички холодны, как зимние дни, зато одесситки горячи, как летние ночи. Таки да, одесситки действительно чертовски привлекательны. Может, из-за морского воздуха, может, из-за южного солнца. У нас шелковистые волосы, безупречная кожа и скулы такие же резкие, как наши языки. Как бы мне себя приуродить? Я стянула темные кудряшки в строгий пучок и смыла черную тушь, подчеркивающую мои зеленые глаза. Поверх белой блузки надела мешковатый черный жакет в пару к длинной черной юбке. Так я выглядела постящейся монашкой.
Мистер Хэрмон встал у моего стола, и я приготовилась записывать его распоряжения, но он резко гавкнул:
– Ты мне должна.
Чувствуя, что иду босиком по битому стеклу, я так же резко ответила:
– Хотите, покажу, что я вам должна?
– Да-а-а, – восторженно выдохнул он, словно рассчитывал, что я тут же задеру блузку и покажу ему грудь. Щаз!
– Вот, что я вам должна. – С этими словами я вынула изо рта и протянула ему зубной протез. – Забирайте.
И заставила себя улыбнуться, обнажив голые уродливые десны.
Обескураженный во всех смыслах, мистер Хэрмон вернулся к себе в кабинет. Мои руки так тряслись, что я с трудом вставила протез обратно. Постоянная нервотрепка начала сказываться. Мне сдавалось, что придется не только уволиться, но даже уехать из Одессы, чтобы где-нибудь когда-нибудь наладить нормальную жизнь. В свои двадцать три по местным меркам я уже считалась перестарком, но все равно хотела создать семью. Хотела родить девочку и назвать ее Надеждой – в честь моей мамы. Естественно, чтобы забеременеть, не обойтись без мужчины. Но после работы у меня не оставалось времени бегать по свиданьям. К тому же бабуля говорила, что одесским шибенникам грош цена. Джейн хвалила американских мужчин, потому что они, по ее словам, сначала пытались подружиться, получше узнать девушку и только потом «шли на сближение». Я любила родной город, но мне чертовски хотелось сбежать в Америку, где сексуальные домогательства запрещены законом, а ухажеры серьезные и ответственные.