Одесское счастье (Чарльз) - страница 41

А заради меня в наше кукуево мистер Хэрмон ни разу не приезжал.

После ужина мы с бабулей сидели на нашем потрепанном голубом диване.

– Куда Оля запропала? Я уже несколько недель ее не видела. Ты-то, небось, скучаешь по Ванюшке?

– Может, рисует, – подбросила я версию, надеясь, что голос мой звучит беззаботно и копать глубже бабуля не станет. – Хочешь посмотреть заграничные письма? Там могут быть фотографии.

Отвлекшись, бабуля выбрала «голубя счастья» и вскрыла конверт. К нашему удивлению текст был напечатан. Жаль. Многое можно угадать про человека по почерку. Бабуля рассматривала снимок, пока я переводила письмо вслух.

– «Привет. Меня зовут Брэд. У меня есть ранчо в Техасе. Я ищу верную, искреннюю и симпатичную…»

– Глянь-ка, – она протянула мне фото. – С виду совсем неплох. Глаза добрые.

– Как раз то, чего хотят все девушки, – проворчала я. – Кого угодно, лишь бы неплохого с виду. Послушай это: «Привет, меня зовут Мэтью. Я стоматолог и живу в Колорадо, где мне нравится кататься на лыжах и сплавляться на плотах. У меня четыре датских дога…»

– Завидная партия, если бы не собаки. Только представь, сколько  шерсти за ними придется выгребать.

Вот она какая моя бабуля, перво-наперво всегда и везде практичная. Что бы я без нее делала?

Я в точности знала, что сказала бы про Брэда Оля: «Глянь-ка на него! Да таким лбом только стенки прошибать!»

А вот фото Мэтью она подняла бы вровень со своим лицом, похлопала бы ресницами и спросила:

– Как думаешь, мы с ним друг другу подходим?

Я улыбнулась, представив, как она, забавляясь, кладет снимок фермера Брэда к письму стоматолога Мэтью и наоборот. Ойц, разбитое не срастется. Что же я наделала с нашей дружбой?

– Интересно, что все они хотят связаться с нашими женщинами, – прищурилась бабуля на письма и фотографии, разбросанные по столу. – Чем же им родные американки не угодили?

Таки да, спрашивается вопрос. Я тоже не имела понятия. Перевела шесть писем и устроила себе перерыв: размяла шею и плечи. Куда ни глянь, со всех стенок в комнате сурово взирали иконы. Я постоянно осторожничала, чтобы не брякнуть ничего лишнего про религию.

Бабуля за свое еврейство крепко настрадалась во времена Советского Союза – в тогдашних документах обязательно указывалось, украинец ты или еврей. Не в смысле представитель иудейского вероисповедания, а как человек другой расы. Низшей расы.

Мама в свое время не поступила в университет, потому что была еврейкой, а их количество по вузам строго квотировалось. Не знаю, как бабуле такое удалось, но она, сменив документы, прописалась в украинки (взятки?) и всем сердцем приняла православную веру (отречение?). Все это она сделала заради меня, чтобы дать мне правильную фамилию и возможность получить верхнее образование. Поэтому я держала рот на замке и слова не говорила против девяти ликов, постоянно подглядывавших за нами со стен.