– Ты, должно быть, слышал, что я вышла замуж за Алексея Оболонского. Он химик, в свое время учился у самого Менделеева и в наследство ему достались акции Бакинского нефтяного общества. Талантливый ученый, он предложил несколько идей по переработке нефти, сам глава компании благоволил к нему. Мы были очень счастливы, верили друг в друга, в науку, в торжество разума и ясное будущее, у нас родился сын Николенька, жизнь улыбалась. Потом ее улыбка превратилась в злую гримасу, и наконец в дьявольский оскал. Случился нефтяной бум, в деле начали крутиться деньги в суммах, неподвластных обычному разумению, катастрофа не могла не разразиться. Волею судьбы под ее колесо угодили и мы. – Она отвернулась от Родина, голос дрожал. Помолчала и продолжила уже тверже: – У Алексея был брат Владимир, человек довольно никчемный, свою долю наследства он промотал в Бадене и просил нас уступить часть акций для устройства своих финансовых дел. Алексей отказал ему. Я тоже не слишком привечала нового родственника, не понимала и не хотела слушать его двусмысленных намеков. – Асины глаза заблестели, как в лихорадке. Видно, воспоминания причиняли ей боль, а ненависть придавала силы: – И вот обрушилась беда – мужа нашли в гостиной на ковре с ножевым ранением в сердце, а я спала там же на кушетке, сжимая в руке окровавленный нож. Накануне в гостях был Владимир, привез необыкновенно хмельное испанское вино и рассказывал о своем отъезде в Южную Америку. Улики налицо и все против меня, суд был скорым, Николеньку отдали дальней родне, наследство после смерти мужа досталось брату Владимиру, а я здесь уже три года. – Голос стал тихим, безразличным. За несколько минут рассказа она опять пережила самые тяжелые события своей жизни: – Мужа я оплакала, но надежды увидеть сына почти нет. Я приговорена к пожизненной каторге, и швейная мастерская – это далеко не самое худшее, что ждет женщину здесь, на Сахалине. Ты уже знаешь, что почти всем каторжанкам уготована страшная участь сожительниц. Их попросту отдают поселенцам для помощи в «домообзаводстве». И все почти соглашаются, все же еда, одежда и крыша над головой. Многие довольны – женщин не хватает, их балуют то водкой, то пряником, меня к ним зовут шить наряды. Несогласных нет почти, я да три старухи. Вот работаем в мастерской, еда тюремная, живем в бараке. Заболеть – не дай бог! Наш лазарет ты видел. Так что, думаю, смирюсь скоро, иначе не доживу, не увижу Николеньку. За примерное поведение и послушание могут срок снизить до двадцати лет, надежда, правда, слабая.