Но Морошко, сохраняя совершенно невозмутимое выражение, отклонился назад акробатическим приемом, казалось бы, вопреки законам тяготения, замерев почти параллельно земле, и огненная шрапнель углей улетела в темноту. Кулак Колеса встретил лишь воздух, и он пролетел вперед, теряя равновесие. В этот момент его противник, снова оказавшись в вертикальном положении, нанес сокрушительный удар в колено. Здоровяк со стоном рухнул в бурелом, до мяса ободравшись об острые сучья.
На другой стороне поляны стоял Жало и, раскрыв рот, наблюдал за всей этой чертовщиной. Сначала маленький япончик в тайге ночью, теперь эта крыса Морошко, с помощью, видать, нечистой силы помолодевший лет на двадцать и мешающий им поесть долгожданного мяса.
Но не с тем связался. Жало сейчас быстро успокоит этого мастера махать ногами. Верткий щипач тихо и стремительно подкрадывался со спины, пока Морошко наблюдал за попытками Колеса встать на ноги, и уже, приметив место чуть пониже ребер, куда с приятным хрустом войдет лезвие, занес для удара заточку. Но за долю секунды до атаки загадочный боец развернулся, как резко спущенная тугая пружина, и еле уловимым движением выбил оружие. Лезвие блеснуло и скрылось в зарослях вереска. Не успел Жало понять, что происходит, как колено противника со страшной силой садануло ему в пах. Жало повалился навзничь.
– Морошко, падла! – завыл каторжник чужим от боли голосом.
– Остап Морошко остался на каторге, – голос незнакомца звучал совершенно чисто, без заикания и ужимок. – Я купил у него это имя, когда нас везли на пароходе через пролив. Его имя и его срок. А он взял мое.
Колесо наконец поднялся и, тяжело дыша, глядел на обидчика с дикой ненавистью.
– Давай, бреши больше, шавка надзирательская! – он презрительно сплюнул кровь на промерзлую землю.
Незнакомец звонко рассмеялся:
– Шавка здесь ты! А я – Андрей Первозванный, он же Апостол, он же Назорей, рецидивист. Ты чем знаменит? Бабу свою убил? А я банки брал, поезда почтовые грабил, сыскная полиция из Петербурга за мной гонялась, на мне тридцать шесть душ христианских, вам, босякам, и не снилось такое. А имя и личность свою я вам раскрыл не для хвастовства, а оттого, что живыми вам с этой полянки не уйти. Вы грех великий совершили, хотели над ребенком надругаться и сожрать его, как дикие звери.
– А тебе что за дело? Тоже мне дьякон нашелся, про грехи мне рассказывать будешь, когда сам вор. – Колесо все больше разгорался злобой на обидчика.
– Я-то у чиновников и прочих толстомордых неправедные деньги отбирал. А ты человечиной оскоромился. Что же до ребенка, то к тем, кто дитя готов обидеть, у меня отношение особое. – Он обернулся посмотреть на мальчика, тот безмятежно ковырял землю прутиком и на обращенный взгляд ответил приветливой улыбкой. – Я когда на малолетке сидел за первый разбой, меня воры, кто повзрослей, хотели совратить всякой мерзостью. Видели, что я ребенок, думали поглумиться безнаказанно. А что с ними стало – вы сейчас увидите.