Мы и сами претерпевали метаморфозу. Дала всходы посеянная гласность. Если в начале, по соображениям какого-то государственного порядка, мы называли себя сотрудниками Института космических исследований, а затем экспертами Главкосмоса, то, наконец, по-настоящему, работниками Научно-производственного объединения «Энергия» – славного королёвского КБ.
В начале проекта мы с удивлением заглядывали за решетку во Двор Наполеона. Там сквозь строительные леса вырастал из земли кристалл Пэя-полукитайца, полуамериканца, талантливого архитектора.
Наконец, мы увидели кристалл – КГК – обнаженным, в потоках света. Это был теперь новый вход в Лувр. Стекло его делалось постаринному, в печах, затем его полировали, что придало ему необыкновенную прозрачность. Пирамиду Пэй разместил в центре тяжести Лувра. Под землей в разные стороны расходились его экспозиции, а само его здание сохранилось в неприкосновенности. И это характерно для Франции – сохранение былого, целесообразного, пустив через него новые ростки.
Через полгода – столетие Эйфелевой башни. 325 миллионов франков отпущено на подготовку 200-летнего юбилея французской революции. Ряд французских историков назвали ее «колыбелью тоталитарных режимов», по американской версии она – следствие американской войны за независимость.
Всё это будет в грядущем «году змеи», а пока завершается этот год. Для меня он – круглая дата, тридцать лет в ракетно-космической технике.
Тридцать лет минуло с того далекого солнечного дня, когда я сидел, размышляя над механизмом бомбового замка, в одной из комнат недавно созданной проблемной лаборатории, когда в дверь комнаты просунул голову мой однокашник по институту Аркадий Звонков.
Лишь год минул со старта первого спутника, и всё, связанное с космосом, притягивало и интриговало. Затем была встреча с молодым коллективом и нос к носу с Мстиславом Всеволодовичем Келдышем, а через год полёт станции «Е-2», сфотографировавшей обратную сторону Луны, затем переход в КБ к Сергею Павловичу Королеву, где и прошла моя производственная жизнь.
Минуло время, и новый поезд стучал по рельсам международного сотрудничества. В нём были новые люди – свои машинисты, пассажиры, кондукторы, а из прежнего состава – директором проекта Лабарт. Мы иногда встречаемся, улыбаясь улыбкой Моны Лизы, уголками губ, из вежливости. И от старых времён осталось разве что воспоминание, как улыбка чеширского кота.
«Все прошло, как с белых яблонь дым». Связи нестойкие распались. Сгинула с моего делового горизонта «выдающаяся представительница советской космонавтики» А. Котовская. Канул с Главкосмосом другой «выдающийся представитель» – Е. Богомолов, вышел в послы Великого Герцогства Люксембург Чингиз Айтматов (думаю, зарождение этого сюжетного поворота мы встретили в парижской посольской лавке).