Дон Ронни что-то неразборчиво провыл в мокрый кляп. Высокий человек отмахнулся от него, как от мухи.
- Мы идем по "коридору безопасности", от транспорта, до ворот базы, там никому не разрешается быть из гражданских... - никому! - рявкнул внезапно человек. - Двадцать минут назад закончился бой, мы все еще... не совсем адекватны. Блещут вспышки фотоаппарата, мы едва переставляем ноги. И вдруг, откуда не возьмись, в "коридор" прорывается какой-то афганец, из "дружественных", и несется к нам, вопя что-то о дочери, погибшей сегодня от американского авианалета в своей деревне. Какое отношение мы имеем к американским операциям? Ни малейшего, конечно, но этому идиоту не объяснишь. Его пытаются задержать, но куда там. Он подбегает к нам... и тогда Ади, мой сержант, не сдерживается, и четко влепляет ему прикладом в лоб. И все это на глазах у журналистов, под камеры и фотографии.
Человек взмахнул руками, как бы в удивлении, и покачал головой.
- Журналист оказался упертым, и отказался удалить запись. Более того, он сказал, что обязательно сообщит об этом ужасающем, с его точки зрения, нарушении закона и прав человека наверх. Армейскому командованию и властям, вплоть до канцлера и президента, если понадобится. Афганец-то потом умер, так и не придя в сознание - удар у сержанта был поставлен как следует. Это был очень известный журналист, вхожий в высокие кабинеты, и он выполнил свое обещание. Скандал разразился нешуточный. Наш взвод расформировали, Ади вышвырнули из армии, нашего лейтенанта понизили в звании. А я ушел сам. Знаешь, почему?
Ронни уронил голову на грудь и ничего не ответил.
- В тот день я понял, что служил не тем, - задумчиво сообщил высокий человек, рассматривая отблески на стволе. - Закона - нет. Никакой закон не оправдает того, что отличные бойцы оказались на улице по вине глупого идеалиста. Права - нет, кроме того, что ты выгрызаешь себе сам. Есть только солдатская честь, да еще, пожалуй, достойная плата. И именно сейчас и первое, и второе в унисон говорят мне, что ты должен умереть, дон Ронни. Будь ты человеком чести, ты принял бы ее достойно, стоя в полный рост, с свободными руками и равнодушием в сердце. Но увы - вас, итальянцев, бесполезно чему-то учить.
Он взвел курок, плавным движением направил пистолет прямо в макушку сидящему на стуле человеку и потянул спусковой крючок.
А через минуту вышел из задней двери ресторана "Ла Стацьоне", и куда направился дальше - совершенно неизвестно.
Жара. На пустынных улицах Роанапура царствовала жара.
***