— Это отказ? — удивился псионник. — Официальный?
— Да.
— Что ж, — непонятно с чего, но специалист казался довольным, — к вечеру здесь будет бригада с всевозможными разрешениями, бумагами и штампами. Это кладбище опасно, так как имеет незарегистрированных блуждающих, и служба контроля обязана отследить хвосты. Советую запереть ваших впечатлительных сестёр, — он на мгновенье задумался и предложил, — например, в колокольне.
— Вход в обитель запрещён!
— Ошибаетесь. Согласно бумагам, — Дмитрий поднял листочки, — погост и монастырь стоят на единой земле и являются одним культурно-хозяйственным объектом. Отвечать за всё вам, матушка, тут уж простым "не знаю" не отделаетесь.
— Вы не посмеете, — вот теперь ему удалось пронять её по-настоящему.
— Увидите.
Весь обратный путь Демон, целиком погруженный в телефонные переговоры, едва замечал меня. Станин кричал, уговаривал, ругался и отдавал распоряжения невидимым собеседникам. Он и вправду решил разворошить обитель. Я тоже набрала пару номеров с гораздо меньшей результативностью. В больнице заверили, что родители по- прежнему без изменений, непонятно только, утешают они меня или предлагают радоваться тому, что есть. А бабушка трубку не взяла.
Александр встретил нас на дороге. Исчезновение гостей заставило его поволноваться. Машина Дмитрия всё ещё украшала местный пейзаж, а значит, уехать мы не могли. По тревоге были подняты все доступные резервы Суровищ, то бишь семь человек личного состава. Двое из них по причине болезни выйти на поиски не смогли, а остальные вяло разбрелись по окрестным опушкам, дабы найти если не самих городских, то хотя бы следы. Игра в казаки-разбойники настолько увлекла старожилов, что, когда опасность миновала, бедный Сашка так и не смог собрать всех обратно.
Демон тут же взял парня в оборот. Я осталась совершенно одна, вольна делать то, что придёт в голову. В неё пришло ни много ни мало сходить и осмотреть ново, а вернее староприобретённую собственность. Сам дом меня не интересовал, рухнуть может в любой момент, но участок с заросшим и одичавшим садом вызывал нездоровое любопытство.
С одной стороны, неухоженное хозяйство не имело ко мне никакого отношения, а с другой, каждый куст, каждая травинка словно кричала о близком родстве. Старые, наполовину высохшие яблони посажены в шахматном порядке, как в Литаево, — папа всегда тяготел к прямым линиям и чётким фигурам. Вдоль фасада из земли торчали покрытые грязью и наростами пластиковые штырьки — держатели для лоз, где мама наверняка сажала виноград.
Дом до сих пор был наш.