Ну, мне что Потылиха, что Балашиха — все едино, тем более что я ни там, ни там никогда не был.
Стал изучать прилавок. Под стеклом, как обычно в мясной лавке, лежали разных размеров куски мяса с каким-то текстом под каждым куском. Я надел вторые очки и увидел, что эти тексты содержат описание (опять все понимаю) продукта: сердце, почка, поджелудочная железа, печень — и тут же прейскурант. Точных цен не помню, но помню, что каждое пятизначное число кончалось несколькими девятками. Ну, скажем, 24 999.99. Двадцать четыре тысячи девятьсот девяносто девять долларов девяносто девять центов — это бесхитростная американская уловка, чтобы покупатель не слишком хватался за голову. 25 тысяч ему покажется много, а 24, хотя и с целым хвостом девяток, в его сознании останутся двадцатью четырьмя.
Я весь товар осмотрел, цены в мобильник забил, в словарь заглянул и спрашиваю продавца, это правда, что ли, детские органы?
Он мне вопросом на вопрос:
— Where are you from, sir? — сэром меня называет.
Я говорю:
— Ясное дело, фром Раша. — И спрашиваю: — Это точно детские органы, а не какие-нибудь телячьи или поросячьи?
— Что вы, сэр, — обиделся продавец, — как можно? Имею (I have) сертификат соответствия, вон он в серебряной рамке висит на стене. Но вы можете верить мне на слово, потому что мы, американцы, никогда не врем.
— Совсем никогда?
— Никогда. Мы даже, когда в плен попадаем, на первом же допросе выдаем все военные тайны: номер части, калибры орудий, фамилию командира и какая зарплата у нашего президента.
— А этой торговлей занимаетесь легально?
— О, сэр, разумеется, оф корс, совершенно легально. У меня есть лицензия, вон она в золотой рамке рядом с сертификатом, и налоги я плачу аккуратно. Могу показать справку, айди и секьюрити намбер.
— Ну хорошо, — говорю я, — хорошо, ладно. Допустим, ваши негуманные американские законы позволяют такое. Но вам лично не стыдно, не страшно, не больно за этих бедных детишек?
Он моего вопроса не понимает.
— Так детишки-то, — говорит, — не наши, а русские.
— А русские, — говорю, — что, разве не люди?
Американца трудно вывести из равновесия, но этот, я вижу, начал сердиться.
— Да что вы говорите, сэр? Это же русские сироты. Они в вашей Рашке так живут, что рады бывают попасть в Америку хотя бы даже и в расчлененном виде.
Тут уж я совсем не выдержал, перегнулся через прилавок, схватил его за грудки.
— Ах, ты, — говорю, — сволочь. Ты не только детей, ты еще и страну мою оскорблять будешь! Да я тебя сейчас самого расчленю и члены твои раздам бездомным собакам.
Он уже задыхается и хрипит: