На железнодорожном вокзале за это время ничего не изменилось.
По привычке пробежал взглядом по знакомому каменному фасаду, по барельефам: с одной стороны — Сталин — Ленин, с другой — Маркс — Энгельс. Тихо было на свете, и снег пошел. На пустом перроне нищий в потрепанном матросском бушлате устроился у ног аккуратной гипсовой девушки, цыгане ревниво толкались у входа в ресторан, будто кто-то их туда пустит. Красивое утро. Мало ли что цыгане… В то утро Иванов свое первое письмо отправил…
Встряхнул головой, сделал глоток чая.
Гражданин Сергеевич все так же молча стоял у окна.
Что он там видел в снегу за окном старой темной гостиницы?
Ну, понятно, вождя в начале сквера — в привычной бронзовой шинели, холод вождю не страшен. Когда-то стояла тут часовня — угода попам. Не богу, а именно попам; богу все это — как с горы. Не глядя на гражданина Сергеевича (капитана МГБ Кузнецова), Иванов взял первую попавшую под руку книжку. Небольшой формат, скромная черная обложка с четко выдавленными на ней буквами — «Легенды и были». Это на Западе — мифы и сказания, а у нас всегда были, ну, еще легенды.
«Полог на земле творили, на него сыпали руду, обжигали. Называлось — пожог.
Были поповские руды самые вредные, — так писал Кондрат Перфильевич Мизурин. — Их издалека привозили. Искры, как зерна летят. От зелья люди слепли. Под ветром от печей в половине села куриц не было. Зельем их морило, и скотина — коровы, овцы, тоже не могли переносить этого зелья. Народу много помирало. Бывало — на кладбище и везут, и везут. А то — с ума сходили, схватит его, сердешного, корчит. Ну и взрывы бывали. Серебро пенилось в печах, оно воды не любит. Плавильщик всегда на шайке сидел, чтобы не заснуть. При взрыве соком расплавленным прожигало ему чембары. (Иванов удивился, какие чембары? — никогда такого слова не слышал). Если у кого чембары прожжены, тот, значит, плавильщик…»
Плавильщики… Горные мастера… Серебро пенится…
Прошлое все это. Всего лишь прошлое. Было да прошло.
Вспомнил глаза Мизурина — тоже как из прошлого выглядывающие, мрачные, не все принимающие. В детстве Кондрат Перфильевич, как многие у нас, беспризорничал. Потом начал кормиться, работал рассыльным, вагоны разгружал. Пользуясь грамотностью (самостоятельно изучил чтение и письмо), забрасывал местную газету всякими заметками, собирал местный фольклор — сказы, легенды, были. Зачем такому переименовывать село Жулябино? Оно ему как есть мило… Вон чембары какие-то… Серебро кипит… Плавильщики, жандармы, горнорабочие… Одного бунтаря из книжки Мизурина — по фамилии Криволуцкой — ловили всей общиной. А Криволуцкой и не отстреливался. Ему зачем? Он из легенды, он просто пули в руку ловил. Только когда загнали в казенное ружье медную пуговку, умный Криволуцкой одумался, слез с сосны. Посадили в острог, а он оттуда сбежал. В легендах и былях по-другому и не бывает.