Самолет сел в аэропорту Рима. Начались переговоры. Мужчина размахивал портфелем, в котором, по его словам, лежала бомба, портфель маячил перед глазами старой женщины… Римские власти не желали выполнять требования мужчины, не везли турецких террористов.
– Я больше не могу ждать. Мне надо похоронить брата… – произнесла Маро странную для окружающих фразу, вырвала портфель из рук мужчины и бросила его в открытую самолетную дверь. Все закричали, опережая взрыв. Хозяин портфеля упал на пол в проходе. Взрыва не последовало. С бомбой случилась осечка.
Самолет вновь полетел в Москву. В аэропорту Шереметьево старую грузинку, одетую в черные траурные одежды, остановили таможенники. В ее сумке помимо кофты, шерстяных чулок обнаружили новенький пистолет “беретта”. Объяснить что-то вразумительное людям с суровыми лицами, которые допрашивали ее с помощью переводчицы – молодой, но тоже с суровым лицом, она не могла. Маро говорила о покойном брате Симоне, которого она должна поцеловать в лоб, о капитане Пушкине, о вареных курицах, об Ушах Осла, по которому надо сделать всего лишь двенадцать шагов, но Пушкин не разрешил, и вот она в Риме вырвала портфель, а этот чертов пистолет “беретта” не знает откуда…
– Вы вырвали портфель?!!
Суровые люди что-то слышали о римском происшествии. Созвонились с Римом.
– Пистолет, видимо, вам подсунули. Вспомните, кто сидел справа и слева от вас.
Маро вспомнила пышнотелую даму, которая съела свой и ее самолетный завтрак, так как Маро есть не хотелось. Дама с тем мужчиной с бомбой была в каком-то сговоре, он ей подмигивал – это Маро заметила…
Всю ночь в аэропорту Шереметьево ей показывали фотографии, среди которых надо было опознать пышнотелую самолетную даму… Утром Маро посадили в тбилисский самолет. Прилетев в столицу Грузии, она до вечера блуждала по городу, вечером села в поезд и поехала в Батум. Две попутчицы, две курортные проститутки, Тося и Мака, оплакав вместе с ней покойного брата Симона, выкрали у Маро доллары, которые ей дал сын Орхан, и растворились в темноте черноморской ночи.
Батум закрыл ей дорогу в Сио. Она не имела специального разрешения въезжать в запретную для простых смертных пограничную зону. Усталая, измученная, но не растерявшая пыла, она объяснила начальнику батумского КГБ, как вылечить ячмень на глазу. Начальник выждал два часа и, убедившись, что ячмень бесследно исчез, разрешил старой женщине въезд в погранзону. Маро на всякий случай обыскали – не везет ли огнестрельного оружия, кто знает? Не обнаружив под юбкой ни маузера, ни “беретты”, ее повели на стоянку автобуса Батум – Сио. Два часа в густой пыли трясся полупустой автобус. Четыре зональных шлагбаума, четыре пары рук ощупывали старушечье тело… И вот Сио! Обалдевшие советские родственники смотрели на Маро и не верили своим глазам. Турецкие родственники смотрели в бинокли. Доехала! Успела! Поцеловала покойного брата! Похоронила!