В эту минуту ребенок, проснувшись, заплакал, и при звуках этого младенческого голоса, бешеная ненависть Самуила мгновенно стихла, сменившись чувством жалости и любви. Он всячески старался успокоить малютку, который вскоре снова заснул.
– Подожди меня здесь, – сказал он Стефану, – я сейчас дам тебе обещанное.
Руфь и сиделка все еще спали, и минуту спустя разжалованный маленький князь был положен в колыбель, где он должен был проснуться сыном миллионера еврея.
Возвратившись в кабинет, Самуил вынул из бюро чековую книжку, вырвал из нее два листка и, заполнив их, отдал Стефану.
– Вот один тебе, а другой Марте, вы получите означенную здесь сумму из государственного банка в Вене. Но я должен вам заметить, что такое внезапное богатство может возбудить подозрение, и с вашей стороны было бы благоразумней уехать из этой местности.
Слуга взглянул на чеки и побледнел, ошеломленный размером полученной суммы.
– Ах, господин барон, как вы щедры, – проговорил он, стараясь поймать руку банкира, чтобы поцеловать ее. – А что касается нашего отъезда, это мы и сами давно решили. Теперь, когда мы разбогатели, что за удовольствие жить здесь, где нас знали слугами! У Марты есть дядя в Америке, вот мы туда и поедем, как только обвенчаемся.
Оставшись, наконец, один Самуил бросился в постель. Первый шаг к мести был сделан, а будущее обещало еще так много.
– Решительно, если только существует на свете дьявол, так он мой сообщник в этом деле, – прошептал Самуил с чувством удовлетворения, – даже мои единственные соучастники, присутствие которых могло бы для меня быть стеснительным, надолго покинут Европу.
По выздоровлении Руфи, Самуил был вынужден продолжать роль, случайно взятую на себя в ночь, когда жена его открыла глаза в тот момент, когда он вливал наркотические капли в ее питье. Итак, Самуил был ласков и снисходителен, но молодая женщина, страстно его любившая, скоро почувствовала, что это проявление любви было далеко не искренним, со стороны мужа и что дружеская его доброта едва прикрывала полное равнодушие. Она приходила в отчаяние и плакала, но убедившись, что подобные сцены только удаляли Самуила из дома, она замкнулась в самой себе, ища утешения в ребенке, которого боготворила. Однако характер молодой еврейки был слишком пылок для пассивного подчинения. Оскорбленная во всех своих чувствах, она мало-помалу стала ревнивой и подозрительной. Уверив себя, что частые отлучки мужа посвящены, несомненно, сопернице, она злобно и недоверчиво следила за Самуилом.
Супружеская жизнь Рауля и Валерии тоже не отличалась спокойным счастьем.