— Динсмор говорил, что вы писатель.
— Что-то вроде того.
— Понятно.
У меня было такое ощущение, что каждое мое слово Маклеод внимательно и обстоятельно оценивает и выносит в отношении моих высказываний окончательный, не подлежащий обсуждению вердикт.
— У меня к вам вот какое предложение, — сказал он, — можете принять его или же отклонить. Вы моете ванную по средам, а я по-прежнему убираюсь тут по субботам. — Судя по всему, ему без особого труда удавалось пропитать каждое произносимое слово убийственной иронией. Я почувствовал, что надо мной просто смеются.
Стараясь скрыть закипавшее раздражение, я демонстративно зевнул и поинтересовался:
— Как насчет того, чтобы подписать контракт по этому вопросу?
Его губы неторопливо изогнулись, но изобразили — как он ни старался — все же не добродушную улыбку, а ехидную ухмылку. Пристально посмотрев на меня, он сказал:
— Вижу, мое предложение не вызвало у вас прилива энтузиазма, а? — Он довольно рассмеялся, отчего на миг даже показался мне молодым и очень веселым человеком. — Да ладно вам, Ловетт. Это же я так, к слову. Просто повод для размышления. — Следующее предложение он сделал с таким довольным выражением лица, с каким дети сосут леденец на палочке: — Моя комната напротив вашей. Помоетесь — заходите. — Не то хихикая, не то фыркая, он осмотрел пол ванной и, удовлетворившись его состоянием, поставил швабру в угол.
Я так и сделал, и мы проболтали целый час. Я было предположил, что этот человек не захочет много сообщать о себе, но он развеял мои подозрения, с готовностью поддержав разговор о своей персоне. То, что он мне поведал, с трудом можно было назвать связным повествованием, скорее набором анкетных данных, предоставляемых для подробного досье. Ему сорок четыре года, рассказал он, и работает он в универмаге оформителем витрин. Родился и вырос в Бруклине и всю жизнь прожил холостяком. Его отец перебрался в дом престарелых, и теперь Маклеод редко видится с ним. Образование у него среднее, и школу он закончил все здесь же, в Бруклине.
— Я жил тут всегда, — сказал он все с той же насмешливой улыбкой на губах. — Я никогда не уезжал из Нью-Йорка, если не считать одной короткой поездки в Нью-Джерси. Вот и вся моя жизнь. — И он расхохотался.
— Неужели вся? — переспросил я.
— Похоже, вы мне не верите. Что ж, многие не верят. Объясняется все просто: я произвожу впечатление человека в некотором роде образованного. Я действительно, можно сказать, учился, но самостоятельно. Просто по натуре я не очень общителен. Как-то все не собраться приложить накопленные знания к какой-нибудь реальной работе; а вообще меня можно назвать не столько образованным, сколько начитанным человеком.