— И давно она это вытворяет? — завопила она на меня.
Я честно сказал, что Монина находится в комнате уже несколько минут, и Гиневра напустилась на меня со всей материнской яростью.
— Ах ты, сукин сын! — хрипло кричала она. — Почему ты мне ничего не сказал? Почему ничего не сделал? — Хлопнув себя ладонью по лбу, она воскликнула: — О господи, я просто с ума сойду!
Сцена эта была, прямо скажу, не слишком приятной. Монина хлюпала носом и хныкала, дрожа всем телом. А Гиневра тем временем потратила, наверное, больше минуты на поток оскорблений и обвинений в мой адрес. При этом эмоции в ней били через край. Я и предположить не мог, что она может так увлечься убеждением собеседника в том, что он мерзавец и негодяй. Чувствуя за собой некоторую вину — в конце концов, я действительно не остановил исполнявшую жутковатый танец Монину, — я стойко перенес этот выплеск материнских эмоций. Обиженный и униженный, я все же не считал себя вправе высказывать свои возражения и какие бы то ни было оправдания.
Наконец Гиневра взяла себя в руки и понесла ребенка в спальню. Сейчас — полчаса спустя — ничто не напоминало о той вспышке гнева.
— Знаешь, Ловетт, — сказала она мне, — растить ребенка — это просто кошмар какой-то.
Произнесла она это совершенно буднично и спокойно, как, наверное, сказала бы эти слова любая среднестатистическая домохозяйка. Со стороны даже могло показаться, что эта женщина пребывает в отличном настроении.
— Давайте-ка я еще кофе сварю, — предложила она.
— Нет-нет, спасибо, мне уже хватит.
— Неужели? А мне всегда мало. Я вообще могу кофе целыми днями пить.
Некоторое время мы продолжали болтать о том о сем. Впрочем, точнее будет сказать, что болтала Гиневра, а я слушал. Причем слушал не очень внимательно. Я рассеянно кивал головой, и Гиневра излагала мне историю за историей. Речь заходила то об одном мужчине из ее прошлого, то о другом. О подарках, которые она получала от своих любовников, и о бурной молодости, о счастливом шансе в жизни и о всякой прочей ерунде. Видимо, почувствовав, что все эти басни не слишком занимают меня, она перешла на тему, которая, по ее мнению, не могла не быть сосредотачивающим магнитом для внимания любого мужчины: речь зашла об описываемых с восторгом мужских достоинствах одного из ее бывших любовников.
— Вот так-то, Ловетт. Я могла бы стать женщиной твоей мечты. Ох, что я только не вытворяла!.. Все дозволено, никаких запретов. Но увы, времена меняются… Я тебе вот что скажу: чертовски жаль, что мы с тобой не познакомились ну хотя бы пару лет назад. Мы бы с тобой оказались в одной постели через два часа после знакомства. Да какие там два часа, через две минуты. А теперь… теперь все иначе. Я стала другой. Мне теперь о ребенке думать нужно, — поджав губы, строго сказала она.