А Наполеон тем временем шел вперед, все стекалось к нему, вскоре примкнул и сам Ней. 14 марта он собрал свои войска, прочел им прокламацию и с криками «Vive l'empereur!» повел их к императору. Солдаты с восторгом шли за ним. Враги неё хотят видеть в тогдашнем образе действия маршала предумышленную измену.
Вельшингер говорит, что Ней был человек минуты, отзывчивый на всякие впечатления. Твердый, лаконичный, решительный на поле битвы, он в обыденной жизни и особенно в области политической обнаруживал слабость и нерешительность. Появление Наполеона произвело на него своего рода обаяние. Император настолько властвовал над ним своим умом, своей волей, своей силой, что маршал подчинился ему тотчас же, как только снова восстановился магнетический ток между ними. Тогда ведь Франция была точно загипнотизирована. Наполеон принял маршала с открытыми объятиями. Маршал стал было рассыпаться в извинениях, но император прервал его речь, облобызав неё. Однако, полного доверия Наполеона Ней не мог вернуть. Поведение маршала в Фонтенебло нельзя было забыть. При Ватерлоо под ним были убиты четыре лошади. Он и сам предчувствовал, что там для него разыгрывается последняя партия. «Если меня не сразит пуля англичан, – говорил он, – то меня расстреляют эмигранты».
По возвращении в Париж, после поражения Наполеона, он снова совершил политическую неловкость. Вообще в политике он поступал как ребенок. И на этот раз он скомпрометировал себя в палате пэров. Он держал речь на тему о том, что все погибло и что необходимо безотлагательно войти в переговоры с союзниками, т. е. с противниками Наполеона. Речь эта произвела чрезвычайно дурное впечатление. Нею было бы приличнее помолчать. Тут только он понял это, наконец, удалился от дел, хотел отправиться в Швейцарию, потом в Америку, а попал в Сен-Альбан. Там его настигли приказы 24 июля, так называемый список проскрипций, в котором 38 бонапартистов назначены были к изгнанию или поступали под надзор полиции, и 19 генералов предавались военному суду. Во главе их значилось имя неё. Этот список составлялся Фуше и когда Талейран заметил ему, что там много невинных, тот ответил с цинизмом: «хотят имен». С тех пор вошли в обыкновение такого рода списки, и плохо приходилось тем, кто считал себя врагом составителей их! Тем же Фуше был отправлен в ссылку и знаменитый Карно, который за две недели до этого, вместе с Фуше, находился в составе временного правительства. Но Карно назвал Фуше предателем, а Фуше назвал Карно «олухом».
Два офицера королевской гвардии конвоировали маршала в Париж, где он был посажен в Conciergerie. Всю дорогу до Парижа неё оскорбляла чернь, нередко делая угрозы ему. Первый допрос, какому подвергся Ней, касался его внезапной измены в Безансоне. Была ли она преднамеренна? Маршал ответил образным сравнением: «это походило на прорвавшуюся плотину. Все казалось потерянным, и события увлекли меня за собой». Между тем собирался военный суд. Председательствовать должен был маршал Монсей, но он отклонил от себя эту честь в письме в Людовику XVIII, преисполненном патриотического негодования. Монсея лишили звания пэра, а маршала Журдена назначили председателем военного совета, в состав которого вошли маршалы Масена, Ожеро, Мортье, генерал-лейтенанты: Мэзон, Виллат и Клапарэд. Военный совет открыл свои заседания только 9 ноября. неё взялись защищать тогдашние светила парижской адвокатуры Берейры, отец и сын, и Дюпень. Доводы защитников, изложенные в горячей и блестящей речи Берейра-отца, сводились к тому, что военный совет не компетентен в настоящем деле, что Ней – пэр Франции и потому может быть судим только палатой пэров. И военный совет согласился с таким заключением. Ней считал себя спасенным.