По-прежнему не могу понять, что там происходит с его женой. Я получил ее фотографии. Вот опять, к разговору о фотографиях. Был цветущий человек, потом авария, не самая страшная. И потом – месяцы в клинике. На фотографиях – мягкое, немного растерянное лицо, ничего особенного не вижу. Но что-то там есть. Не вижу, но чувствую, есть что-то.
В конце концов, мне деньги платят за это. Зато я умею чувствовать то, что не схватывает даже цифровая фотография.
* * *
Она лежала на больничной кровати, вытянувшись в струнку, но не напряженно, а спокойно и безмятежно. На лице, еще недавно бывшем мертвенно-бледным, появился легкий румянец. Красивая женщина. Даже казенная, застиранная ночная сорочка в кошмарный мелкий голубенький цветочек не портила ее, а, наоборот, придавала ей еще большую женственность. Она спала.
Так думали все – и врач, и медсестры, заходившие к ней в палату каждые полчаса, и даже дочь, стоявшая сейчас около постели.
Но это неправда. Она летала, даже не летала, а парила, и эту правду знала только она одна. Такое парение не сравнимо ни с чем. Она чувствовала, как ее тело растворяется в пространстве и от нее самой остается только ОНА, одинокая, застывшая в ожидании чего-то еще большего и прекрасного. Мимо летели века, планеты... Было легко. Так легко.
Но потом приходило ЭТО.
Тело, наливаясь свинцом, опять начинало обретать вес и свою мерзкую материальную сущность. Наступала расплата за полет. Теперь она уже лежала на красной, выжженной земле, и сквозь нее медленно, но неуклонно пробивались молодые, сильные и упругие побеги бамбука. Бесконечно медленно раздвигая и прорывая ткани, они нанизывали на себя ее тело.
Но сейчас ей было хорошо.
Она улыбнулась, и ее влажные губы прошептали:
Во сне сегодня я летала,
Кружилась и парила.
Мне фея этот дивный сон
Любезно подарила...
Врач заботливо обнял за плечи ее дочь, заглянул ей в лицо и улыбнулся.
– Сейчас ей хорошо, поверь мне, уж я-то знаю. Лекарство для мамы я приготовил, вечером заберешь. Иди, тебя ждет отец. Вот, передай ему. – Врач вложил ей в руку свернутый вчетверо лист бумаги и добавил: – Там все написано. Цены, кстати, указаны тоже.
– Он заплатит, я вам обещаю.
– Ты пойми, это лекарство даже по рецепту не выдается. Клятва Гиппократа здесь не работает. Ну, беги.
Девочка посмотрела на счастливо улыбающуюся мать и еще раз твердо сказала: «Он заплатит».
Когда за ней закрылась дверь, врач подошел к постели больной, слегка отбросил одеяло и, скрестив на груди руки, задумчиво застыл.
Он откровенно рассматривал ее и странно улыбался.